Учитывая особое географическое положение региона в Евразии, можно предположить, что древнейшее население Синьцзяна содержало в своем составе как европеоидные, так и монголоидные компоненты, было смешанным в антропологическом отношении. Так, лоуланьцы в начале I тыс. н. э. в основной своей массе занимали промежуточное положение между монголоидами и европеоидами. Англичанин А. Ките считал, что этот тип возник «не путем гибридизации», но в результате «естественного процесса эволюции». Пустыня Такла-Макан составляет часть «великого расового водораздела», по обеим сторонам которого расположены зоны промежуточных типов. Поэтому «лоуланьская популяция также должна была иметь промежуточный характер».
Российский ученый Н. Н. Чебоксаров в целом соглашался с выводом А. Китса относительно монголоидно-европеоидного характера расового типа лоуланьцев, однако полагал, что он сформировался не в ходе естественной эволюции, а вследствие метисации. Он утверждал, что монголоиды и европеоиды в бассейне Тарима встретились в конце I тыс. до н. э. и именно в это время на территории нынешнего Синьцзяна «началось смешение местного, по всей вероятности европеоидного, ирано- или тохароязычного населения с проникавшими с востока монголоидами, среди которых могли быть как центрально-, так и восточноазиатские популяции».
В то же время результаты археологических раскопок и научных изысканий на протяжении нескольких десятилетий в регионе показывают, что во многих древних захоронениях обнаружены останки европеоидных людей «с крупной, длинной и высокой головой, умеренно низким и широким, достаточно остро профилированным лицом, сильно выступающим носом». Воодушевленный этой информацией отечественный автор В. П. Алексеев явно спешит с выводами, подчеркивая «подавляющее преобладание европеоидов в Восточном Туркестане и в эпоху заселения края человеком, и в эпоху поздней бронзы, и в эпоху раннего железа вплоть до рубежа новой эры». Правда, он все же вынужден признать, что окончательный выбор между существующими точками зрения о расовом типе древнейшего населения Синьцзяна — дело будущего. Представляется, что последующие новые находки и удивительные открытия помогут специалистам дать ответы на многие возникшие вопросы.
К слову сказать, Г. Е. Грумм-Гржимайло в одной из своих публикаций изложил любопытное, но весьма спорное мнение, что «народ уйгурский» возник в результате смешения тюрков с динлинами, которые, некогда населяли долину Желтой реки, а затем переселились на север — «в Маньчжурию, к озеру Байкал и в Алтайско-Саянский горный район». У них были рыжие волосы и длинные головы, что сближало их с европейской расой. В качестве подтверждения своей замысловатой теории он ссылался на рисунок, где уйгур изображен «с толстым носом, большими глазами и с сильно развитой волосяной растительностью на лице и всем теле и, между прочим, с бородой, начинающейся под нижней губой, с пышными усами и густыми бровями». По его словам, «уйгуры, подобно древним киргизам, носили серьги— обычай, распространенный у динлинов, но не у тюрков».
Возвращаясь к погребениям, обнаруженным Ф. Бергманом и его коллегами, следует заметить, что ученые в процессе археологических работ раскопали не только могилы китайцев, но и индийцев. Последние швед датировал 100 годом до н. э. — 330 годом н. э., сопоставив их с аналогичными находками А. Стейна.
На сегодняшний день нет точных данных о начале проникновения в регион выходцев из Индии. Тем не менее уже в первые века нашей эры они играли значительную роль в политической и социально-экономической жизни Лоула-ня (Крорайна). Из найденных документов на кхарошти (индийское письмо) известны имена пяти правителей княжества: Таджака, Пепийа, Амгока, Махири и Вашмана. Возможно, это индийские имена, хотя некоторые сомнения на сей счет остаются.
Их разнообразные титулы и употреблявшиеся вместе с ними эпитеты очень близки индийским вариантам эпохи Кушанского царства (I–III вв.). Однако в выявленных древних источниках отсутствуют какие-либо упоминания о наличии контактов с указанным государством. А. Стейн по данному поводу писал, что исследователи должны решить, являются ли все эти факты культуры результатом политических связей и зависимости от Кушанского царства, которое в определенный период распространило свою власть на бассейн Тарима, или они привнесены как из Индии, так и из Бактрии помимо кушанов.
Индийцы, безусловно, внесли серьезный вклад в распространение в регионе буддийской идеологии, которая в значительной степени способствовала интеллектуальному сближению весьма удаленных друг от друга оазисов и приобщению местного населения к единым духовным ценностям. Нельзя не признать их важной роли в постепенной эволюции догматов учения, что в дальнейшем оказало существенное влияние на развитие буддизма в странах Дальнего Востока и Центральной Азии. Они также привнесли элементы индийской культуры в местную живопись, скульптуру, архитектуру и т. д.
По мнению некоторых отечественных ученых, проникновение индийцев в Синьцзян, появление их многолюдных общин ускорили создание в крае государственных образований (М. И. Воробьева-Десятовская). Во всяком случае наличие смешанного населения объективно содействовало процессу социально-экономических и политико-идеологических преобразований, создавало благоприятные условия для процветания тех или иных княжеств и поддержания в них обстановки стабильности.
Ныне исчезнувшее озеро Лобнор с давних пор притягивало к себе путешественников, историков и географов. Отважный Чжан Цянь, в 126 году до н. э. вернувшийся в столицу Чанъань из Западного края, куда был направлен с конкретным поручением, в докладе императору сообщал: «Городские стены Лоуланя и Гуши располагаются на берегу соленого озера». В «Истории династии Хань», написанной в I веке н. э., о нем сказано следующее: «В безбрежном озере окружностью 150 км воды не выходят за берега, сток воды устойчивый и зимой, и летом». Древние китайцы, кстати, ошибочно считали Лобнор истоком Хуанхэ (Желтая река).
Во второй половине XIX века значительный интерес к нему проявили зарубежные специалисты. Загадочное озеро оказалось в центре внимания второй экспедиции в Центральную Азию (1876–1877 гг.) Н. М. Пржевальского. Несмотря на внезапное и мучительное заболевание (зуд Pruritus scrofi), постоянно напоминавшее о себе, путешественник продолжал исследования и радовался плодотворным резуль — татам своей работы: «Бассейн Лобнора, столь долго и упорно остававшийся в неведении, открылся для науки». Заканчивая отчет по первому этапу экспедиции, он писал: «Оглянувшись назад, нельзя не сознаться, что счастье вновь послужило мне удивительно. С большим вероятием можно сказать, что ни годом раньше, ни годом позже изучение Лоб-нора не удалось бы…»
Видный западный географ и геолог Ф. П. В. Рихтгофен (1833–1905 гг.) так оценивал результаты наблюдений русского исследователя на Лобноре: «Описание быта, обычаев и рода занятий лобнорцев и тяжелых климатических условий, в которых они живут, самая завлекательная и интересная из этнографических картин, нарисованных новейшими путешественниками». Следует, может быть, напомнить, что именно немецкий специалист в 70-е годы XIX века впервые ввел в научный оборот ныне общеупотребительный термин «Шелковый путь» в отношении системы караванных путей, связывавших на протяжении многих веков культурные центры огромного пространства Евразии между Китаем и Средиземноморьем.
