«Если родные по пуповине будут разъединяться и разъезжаться,
то от этого будет польза только чужим.
Если многодетная семья будет разъединяться и разъезжаться,
то от этого [будет] плодиться только сиротство.
Все желания исполняются легко,
[но] не приобретается родня по пуповине.
Любые желания исполняются сполна,
но не приобретаются [старшие и младшие] братья».
Так было сказано. Братья выразили свое согласие со сказанным и назначили Субэгэдэй-батора домашним учителем. Так были пресечены сплетни» (Балданжапов П. Б. Алтан тобчи. Монгольская летопись XVII в. Улан-Удэ, 1970. С. 145–147).
С. 379. …пять цветных и четыре чужих народа… — Данное выражение, появившееся, по-видимому, уже после написания «Сокровенного сказания монголов», зафиксировало в народной памяти, а затем и в последующих летописях представления, бытовавшие в средневековой Монголии о народах, завоеванных Чингисханом и вошедших в состав Великого Монгольского Улуса: как реально существовавших «пяти цветных» — синих монголах, красных китайцах, черных тибетцах, желтых туркестанцах, белых корейцах, так и мифических, «четырех чужих» — народе, имеющем лишь одну ногу; народе-девицах; народе с глазом в груди; народе с песьей головой.
С. 381. Легенда об избиении трехсот недругов-тайчудов. — Легенда взята из «Золотого изборника» Лувсан Данзана; ученые сходятся во мнении, что эта легенда основана на реальных событиях противоборства монголов Чингисхана с тайчудами в 1200–1202 гг., описанных в «Сокровенном сказании монголов».
…вместе с девятью своими мудрыми сайдами (монг. министр; здесь — ближайшие сподвижники)… — Число девять издревле традиционно почитается монголами; именно с этим числом связаны такие понятия, как «Девять прегрешений», «монголы девяти наречий», «девятибунчужное знамя».
…Чу мэргэном… — Монгольский ученый Ц. Дамдинсурэн предположил, что под этим именем в легенде мог быть изображен Елюй Чу-цай (1190–1244), потомок в девятом колене основателя Киданьского государства на территории Монголии — Елюй Абужи; он примкнул к Чингисхану во время похода последнего в Китай (1215); в дальнейшем Елюй Чу-цай внес большой вклад в укрепление Монгольской империи, особенно ее государственного механизма, как при Чингисхане, так и при Угэдэй-хане; при Угэдэй-хане занимал пост министра Главной канцелярии в Каракоруме, что соответствует нынешней должности премьер-министра, занимал пост главы гражданской администрации Северного Китая.
С. 389. …Когда страдал, бывало, я от жажды, ты утолял ее — и не однажды. — Здесь упоминается эпизод, известный нам по «Сокровенному сказанию монголов», в котором его автор сообщает, что после того, как было рассеяно воинство античингисовой коалиции в сражении в урочище Хойтэн (1202), Чингисхан направил своих ратников вслед за остатками тайчудских войск. Чингисхан решил раз и навсегда покончить с вождями тайчудов, по вине которых 30 лет назад распался улус его отца Есухэй-батора, а он сам перенес столько бед и лишений, преследований и унижений. В этом сражении Чингисхановой рати против «лучших мужей тайчудских» он был тяжело ранен; спас его преданный и готовый к самопожертвованию соратник Зэлмэ, которому Чингисхан воистину «животом обязан».
С. 393. Предание об Аргасуне — верном стрелке. — По мнению ученых, в основе «Легенды об Аргасун-хорчи» (Аргасуне — верном стрелке), взятой нами из «Золотого изборника» Лувсан Данзана, лежат реальные исторические события и факты, которые впоследствии были литературно обработаны и дошли до нас в монгольских летописях различных авторов. Во-первых, в 1204 году Чингисхан взял в жены Хулан, дочь вождя увас мэргэдов Дайр усуна; в это время Чингисхан действительно долгое время не был в главной ставке, сражаясь с различными племенами. На время своего отсутствия Чингисхан обычно оставлял наместника в главной ставке, которым и мог быть Аргасун — верный стрелок, который за реальную провинность (нарушение военного устава) вполне мог лишиться жизни.
Некоторые ученые считают, что в этой легенде объединены два реальных события: женитьба на Хулан (1204) и поход Чингисхана в Хорезм (1218–1224), в котором его сопровождала именно Хулан. В главной ставке в то время мог оставаться наместником Аргасун — верный стрелок, которого Чингисхан по возвращении из похода заподозрил в интимной связи со своей женой Бортэ. В легенде этот конфликт мог быть изложен в иносказательной форме.
…направил стопы свои… в земли солонгов. — По-видимому, это земли увас мэргэдов Дайр усуна и родственных им баргудов (в легенде они названы «барсгарьд» и «буха солонго»), которые располагались по течению реки Селенги.
С. 393. Выслушав волю Владыки, солонгоский Буха цаган хан усадил в челны свой люд из родов барсгарьд и буха солонго и дочь свою по имени Хулан и кланялся ими Владыке. — Предводитель увас мэргэдов Дайр усун в 1204 году, в период примирения с Чингисханом, отдал ему в жены свою дочь Хулан. Этот факт зафиксирован многими источниками.
«Невместно сочетаться браком прямо в степи!» — отвращали Владыку его вельможи. — Во времена Чингисхана бракосочетание во время военных набегов считалось неуместным.
С. 396. Взбешенный этим известием Чингисхан отправил Борчу и Мухали на поиски лиходея и повелел погубить его без лишних слов и пререканий. — Аргасун-хорчи грубо нарушил военный устав: ушел со службы, не сдав оружия (в данном случае — золотые стрелы), поэтому Чингисхан так строго решил покарать одного из своих сподвижников за его проступок. В «Сокровенном сказании монголов» так описан устав, который нарушил Аргасун-хорчи: «И провозгласил Чингисхан свое повеление старшим в сменах хишигтэна: «Пускай дневальные мои — хорчины и турхаги, в свой сменный заступив дозор, в местах назначенных нас охраняют и пред закатом солнца, сдав пост ночным охранникам — хэвтулам, покидают ставку. И пусть всю ночь стоят при нас хэвтулы в карауле. Сдают хорчины им, сменяясь, колчаны и луки, а кравчие — всю ханскую посуду, и лишь тогда уходят на ночлег».
С. 399. Повесть о мудрых беседах отрока-сироты с девятью витязями Чингисхана. — Исторические корни этой легенды, вошедшей в «Золотой изборник» Лувсан Данзана, однозначно установить пока не удалось. Более или менее правдоподобной нам видится гипотеза монгольского литературоведа М. Гаадамбы, который, опираясь на свидетельства «Юань ши», предположил, что подобное обсуждение могло иметь место в 1204 году, когда посол хана онгудов прибыл к Чингисхану с сообщением о намерении найманов на него напасть. Посол преподнес Чингисхану подарок своего вождя — несколько корчаг с вином, которое, по всей видимости, было в ту пору в монгольских степях редкостью. Попробовав вино, Чингисхан изрек: «Если выпить этого вина в меру, поднимается настроение, но, коли перебрать, можно потерять рассудок!» Это зафиксированное в китайской династийной хронике событие и дало основание М. Гаадамбе выдвинуть приведенную выше гипотезу. Что же касается участия во взрослой дискуссии отрока-сироты, то, по мнению монгольского ученого Ц. Дамдинсурэна, это «позднее добавление, сделанное под влиянием народного фольклора».
