Журчидэй благородный
В день губительной сечи
Для победы старался,
Тяжесть жаркого боя
Взял отважно на плечи,
Как батыр он сражался.
И поэтому Чингисхан милостиво даровал Журчидэю ханшу Ибаха бэхи. При этом Чингисхан сказал ей:
«Отдаю тебя не потому,
Что нрав твой мне не по нраву,
И вовсе не потому,
Что краса твоя мне не во славу.
Я дарую тебя тому,
Кто был предан, себя не жалея;
Послужи, моя хатан, ему,
Верноподданному Журчидэю…
Отдаю тебя, хатан мою, —
Журчидэю за то воздаю,
Что в сраженьях, отважный смельчак,
Был щитом он,
Был ближе мне сына.
Мой распавшийся было улус
Он собрал воедино.
На себя взял опасностей груз,
Стал кольчугой, надежной и длинной.
Мой распавшийся было улус
Он собрал воедино.
За досточтимые ему заслуги воздавая, тебя я Журчидэю отдаю. Да будет вечно чтим и у моих потомков, наследников престола моего, закон священный воздаянья по заслугам! Да будут вечно незабвенны честь и имя любезной Ибаха бэхи! Никто не смеет повеление мое сие нарушить!»
И молвил еще Чингисхан, обращаясь к Ибаха бэхи: «Жаха гамбу, отец твой, дал тебе в приданое две сотни подданных и двух кравчих — Ашиг тумура и Алчига. Сегодня уходя к уругудам, оставь на память о себе Ашиг тумура и сотню подданных своих».
И, получив в дар от Ибаха бэхи кравчего Ашиг тумура и сотню людей, Чингисхан обратился к Журчэдэю: «Я ханшу Ибаха бэхи тебе отдал. Отныне все четыре тысячи уругудов вступают под водительство твое!»
И молвил еще Чингисхан, обращаясь к Хубилаю*:
«Ты шеи дюжим молодцам сворачивал
И наземь исполинов запросто валил.
Сейчас Зэв и ты, Зэлмэ и Субэгэдэй —
Вы четверо, подобно верным псам,
Мне преданы и телом, и душой.
Куда я только вас ни посылал,
Вы отправлялись по команде сразу,
Вершили дело точно по приказу,
Крушили скалы, камни разбивали.
В любое место шли,
Во все пределы,
Воинственное вы вершили дело,
Вы бились насмерть и — не отступали.
Когда я мог, как верных псов, с тобой Зэлмэ, Зэв и Субэгэдэя туда отправить, где были вы всего нужнее*; когда богатырей бесстрашных Борчу, Чулуна, Мухали и Борохула мог при себе держать* я днем и ночью; когда уругудов и мангудов храбрых, ведомых Журчидэем с Хуилдаром, мог выставить передовым отрядом, — тогда лишь я душою был покоен».
И повелел тогда же Чингисхан: «Приказываю, Хубилай, тебе всеми военными делами ведать!»
И молвил еще Чингисхан: «За нрав строптивый Бэдуна осудив, его я не поставил тысяцким ноёном. Наставь его на ум, мой Хубилай! И пусть командует он тысячью моих мужей да держит всякий раз совет с тобою. Засим увидим мы, каким он станет».
Потом подошел Чингисхан к Гунану из племени Гэнигэдэй и молвил: «Борчу и Мухали и остальные достославные ноёны, Додай и Доголху и прочие почтенные чэрби! Про нукера Гунана так скажу:
Светлым днем
Он всюду вороном летает —
Все повысмотрит;
Темной ночью,
Словно волк, он всюду рыщет,
Чтоб наброситься.
Кочевал я — никогда не отделялся он,
Оставался я — он прочь не откочевывал,
Был со мною всюду и всегда.
С чужеродным не вступал в сношения
И перед врагами не заискивал.
Было от меня ему доверие:
Ни коварства в нем, ни лицемерия
Я не заприметил никогда.
Да будут Гунан и Хухучос во всех делах надежными советниками вам!»
И повелел тогда же Чингисхан: «Верный нукер, Гунан мой, правь же сродниками, гэнигэсцами своими! И да будешь ты ноёном-темником, повинующимся Жочи, старшему из сыновей моих!»
И присовокупил Чингисхан к сказанному им:
«Нукеры верные Гунан, Хухучос, Дэгэй, старик Усун увиденного не сокроют — правдиво обо всем доложат, услышанных вестей не утаят».
И молвил Чингисхан, обратясь к Зэлмэ: «Когда в Дэлун болдоге появился я на свет, старик Жарчудай, взвалив на плечи раздувальные мехи, с горы Бурхан халдун спустился. Любезной матушке моей он соболями устланную люльку подарил, а позже сына в нукеры мне отдал.
Привратник верный мой, Зэлмэ!
Нас выпестовали с тобой
В одной и той же люльке с соболями,
Мы выросли как верные друзья.
Не перечесть твоих заслуг передо мной.
Да будут прощены тебе, Зэлмэ,
Любые девять прегрешений!»
Обратясь к Толуну, Чингисхан повелел: «Тысячью мужей моих водительствуя, правою рукой отца родного став, ты усердно собирал народы наши воедино и порядок в государстве водворял. И за это был пожалован ты в чэрби. И отныне вместе с Туруханом в согласье правьте теми, коих вы пригнали из походов!»
И сказал затем Чингисхан кравчему Унгуру:
«Унгур, Мунгут хиана сын!
Ты к нам пришел, собрав в курень единый
Три рода тохурудов, и пять родов таргудов,
И чаншутов, и баягудов — сродников своих.
Во тьме ни разу ты не потерялся,
В сраженье никогда не отделялся,
Со мною вместе под дождями мок,
А в холода со мною рядом дрог…
Ответствуй мне: чего бы ты взыскался?»
И отвечал владыке кравчий Унгур: «Коли позволено мне выбрать пожалованье хана, хотел бы я всех баягудов, сродников своих, которые теперь разбросаны повсюду, собрать и ими править».
И повелел Чингисхан: «Что ж, будь по-твоему, Унгур. Ты баягудов собери и тысяцким над ними будь!»
И повелел тогда же Чингисхан:
«О, кравчие мои, Унгур и Борохул!
Когда вы яствами обносите
По обе стороны сидящих от меня,
В порядке должном оделяя тех, кто слева,
И чередом всех потчуя, кто справа,
Мои душа и плоть покойны.
И потому повелеваю ответствовать тебе и Борохулу за кашеварство: в походе всех наделять едою вы должны. А в ставке на пиру, округ большой кумысницы расставив угощенье, втроем с Толуном сядьте среди юрты и подавайте кушанья затем». И, повелев так, Чингисхан указал место, где следует кумысницу расположить.
Потом Чингисхан обратился к Борохулу: «В родных кочевьях сродниками брошенных — тебя, Шигихутуга, Хучу и Хухучу матушка наша Огэлун призрела.
Всех на своей кровати укрывала,
Баюкала, кормила — воспитала;
За ворот кверху вас приподнимала,
С мужами настоящими равняла;
За плечи кверху каждого тащила,
Чтоб вас равнять с мужами можно было.
Она вскормила вас, дабы вы стали тенью нашей, сыновей её. За милость и благодеяния ей воздавая, усердствовали вы. Ты, Борохул, стал нукером моим.
