Но в то же время люди еще и оптимисты по природе. В конце концов, один из самых неистребимых наших инстинктов — оставить потомство, продлив свой след во времена, когда нас самих уже не будет. И наверное, большинству свойственно надеяться на лучшее, иначе родители не заводили бы детей.
Такая двойственность людской натуры отражает некую правду жизни: иной раз завтра оказывается лучше, чем сегодня, иногда хуже, а порой их трудно отличить. Собственно, ради этой непредсказуемости и стоит жить.
Послесловие. В самую точку
Почти на каждой странице этой книги мы встречали прогнозы, провалившиеся по многим и разным причинам. Зачастую их авторы исходили из неверного предположения, будто нечто должно непременно осуществиться только потому, что, мол, «идея хороша». Но это вовсе не означает, что так оно и будет. Например, все условия для производства автомобилей, не нуждающихся в бензине, существовали достаточно давно. Веские экономические и экологические причины оторваться от нефтеперегонного куба, к которому приросло наше общество, тоже были очевидны много десятков лет. Но только сейчас, спустя без малого сорок лет после первых нефтяных кризисов, мы подступаемся, да и то нехотя, к изготовлению машин, двигатели которых работают не на ископаемых останках динозавров
[45]. В общем, стоит только попытаться установить, «что нас ждет», как тут же выясняется: обыденный расчет и здравый смысл здесь не самые надежные советчики.
Другой род промахов, усложняющих задачу предсказателя, я называю «нагнетанием ошибочности». Мол, раз прорыв уже так близок, он вот-вот произойдет. Но скорость движения, как известно, меняется на всем протяжении поездки: иногда она выше всего на начальном отрезке, иной раз в конце. Взять хотя бы проблему ядерного синтеза: ученые уже пятьдесят лет собираются овладеть этим потенциальным источником энергии, и все пятьдесят лет серьезные люди верят — вот-вот мы перешагнем порог. Но пока УТС остается одним из тех достижений, что вечно «дожидаются за углом». То же самое, хотя по несколько иным причинам, можно сказать о летающем автомобиле.
Здесь уместно подчеркнуть еще раз: как ни забавно было описывать самые фантастические прогнозы былых времен, я с большим уважением отношусь к людям, посмевшим «сделать это». Думаю, пора отдать должное удачным догадкам.
Ведь были не только выдумки про летающий автомобиль, про детей, смоделированных в дизайнерской студии, или трехдневную рабочую неделю. В некоторых прогнозах проявился просто потрясающий дар предвидения. Многие футурологи из тех, с которыми мы встретились в этой книге, продемонстрировали немалое искусство в оценке едва намечавшихся или вовсе не успевших заявить о себе тенденций — порой вопреки мнимой очевидности.
Кое-кому удавалось, заглянув вперед на целые века, верно угадать будущее на одной лишь интуиции. В 1640 году англиканский епископ Джон Уилкинс, большой любитель наук, предсказал в трактате «Беседа относительно нового мира и другой планеты», как однажды люди на «летающих колесницах» посетят Луну. «Вполне вероятно, что таковое средство можно изыскать; его и промыслят путешественники… и сколь же счастливы будут своим первенством в сей успешной попытке». Самое замечательное: когда был сделан этот прогноз, в астрономии господствовали ложные представления о Солнечной системе. Всего несколькими годами раньше клерикалы в Италии посадили Галилея под домашний арест, объявив его гелиоцентрические взгляды ересью. Их возмущало даже давнее открытие ученого, что Луна, оказывается, не безупречно кругла, а изрезана ущельями и испещрена кратерами.
А еще раньше, в XIII веке, «средневековый футуролог» — английский философ Роджер Бэкон воображал, как люди построят летающие повозки, движимые «неизреченными силами, без каких-либо живых существ в упряжи» (когда он это писал, основными тягловыми средствами были лошадь и вол). Такой экипаж должен иметь «машину, при воздействии коей искусно сработанные крылья станут бить по воздуху тем же способом, что птица, когда летит». От этого предсказания примерно пять столетий до первого полета на монгольфьере и семь — до изобретения самолета.
Несколько веков спустя, в 1790-е годы, французский маркиз де Кондорсе выступил, так сказать, с целым пакетом прогнозов. Возможно, лучших за всю историю, поскольку большая часть из того, что он описал с поразительно точными подробностями, осуществилась лишь через столетие.
Кондорсе, современник французской революции, полагал, что во всем мире старые монархические режимы будут свергнуты восставшими народами. А сколько тронов и кабинетов рухнуло в веке двадцатом, когда «мужичье» изгоняло прежних правителей! Маркиз писал, что в итоге европейские державы потеряют все свои владения в Африке, Азии и Новом Свете (деколонизация окончательно завершилась в 1999 году, когда Португалия передала Китаю управление Макао). Но при жизни Кондорсе европейский колониализм еще только входил в силу; самому полному из его воплощений, Британской империи, предстояло достичь наивысшей точки экспансии примерно через сотню лет.
В то время большинство людей на земле занимались крестьянским трудом на свой страх и риск, не получая от властей практически ничего, лишь платя постоянно растущие подати. Кондорсе предвидел создание государственной системы денежных выплат престарелым, сиротам и вдовам — нечто очень похожее на современные социальные гарантии. Он предсказал развитие всеобщего образования, которое даст импульс росту научных знаний и технических навыков. Благодаря этим усовершенствованиям, писал Кондорсе, «даже самый малый клочок земли принесет изобильные плоды с большею пользой либо с лучшими свойствами», нежели в его время. Разумеется, с восемнадцатого века сельское хозяйство колоссально повысило производительность.
В эпоху повальных эпидемий холеры, малярии и других инфекционных болезней Кондорсе точно предсказал, что медицинская наука уничтожит большинство этих недугов и «обычный срок человеческой жизни продлится… люди будут обладать более крепким здоровьем и сильным сложением». В то время средняя продолжительность жизни во Франции не достигала и половины нынешней, составляя около 30 лет.
Женщины тогда были фактически лишены прав, жена считалась законной собственностью мужа. Маркиз разглядел — больше чем на век вперед — юридическое равенство полов, включая право женщин на образование.
Другого «любимца Сивилл», соотечественника Кондорсе из следующего столетия, чтут как основателя научно-фантастического жанра в литературе. Да и по сей день Жюль Верн остается одним из лучших в своем роде во многом благодаря почти мистическому искусству предвидеть с удивительно точными подробностями основные технические изобретения и естественно-научные открытия будущего.
В 1863 году Верн написал роман «Париж в XX веке». Изображенный в нем мир выглядел настолько нереальным, что издатель и близкий друг писателя Пьер-Жюль Этцель уговорил Верна обождать с публикацией лет двадцать, ибо «никто не поверит в такие фантазии» (об отложенной рукописи и впрямь забыли; она была найдена в сейфе лишь в 1989 году). Верн, порой смотревший на плоды технического прогресса с известным пессимизмом, рассказал историю человека, который встречает свой трагический конец в Париже, застроенном башнями-исполинами из стали и стекла (до возведения первого современного небоскреба в Чикаго оставались два десятилетия) с искусственно освежаемым воздухом (кондиционеры появятся сорок лет спустя). Еще в том мире были автомобили с керосиновыми двигателями и электрические счетные машины, а также глобальная сеть связи, вполне убедительно представленная задолго до изобретения международной телефонии. В других книгах Верн предсказал цветное телевидение, вертолеты и железную дорогу под Атлантикой, очень похожую на ту, что уже больше пятнадцати лет действует в Евротоннеле под Ла-Маншем.
