Нововременные хорошо знали, как помыслить эту Империю. Прибегая к чистке и отрицанию, они пытались ее устранить. Всякий раз, когда шла работа медиации, начиналась работа очищения. Любой квазиобъект, любой гибрид воспринимался как смесь чистых форм. Таким образом, объяснения Нового Времени состояли в том, чтобы разъединять смеси и выделять из них то, что пришло от субъекта (или социального мира), и то, что пришло от объекта. Затем, чтобы перестроить это единство, они прибегали к смешиванию чистых форм, благодаря чему увеличивалось количество посредников. Соответственно эти процедуры анализа и синтеза всегда включали в себя три аспекта: предварительное очищение, разделение на части и все увеличивающееся повторное перемешивание. Критическое объяснение всегда исходило из двух полюсов и направлялось к середине, первоначально являвшейся точкой разделения, а затем точкой соединения противоположных ресурсов. Таким образом, срединное пространство всегда одновременно и сохранялось, и упразднялось.
Схема 7
Если мы стремимся развернуть Срединную Империю саму по себе, то мы обязаны перевернуть общую форму объяснений. Точка разделения и точка соединения становятся исходной точкой. Объяснения уже не идут от чистых форм к явлениям, но двигаются от центра к крайним точкам. Эти последние не являются больше точкой прикрепления к реальности, но представляют собой многочисленные промежуточные и частичные результаты. Многослойная ткань посредников оказывается заменена цепью медиаторов, в соответствии с моделью, предложенной Антуаном Эньоном, которую я использовал для этого исследования (Неппюп, 1991). Вместо того чтобы отрицать существование гибридов — и неловко восстанавливать их в правах под именем посредников, — эта объяснительная модель позволяет рассматривать работу очищения в качестве частного случая медиации. Иначе говоря, объяснение с использованием понятия медиации включает в себя Конституцию, в то время как последняя, взятая сама по себе, отрицает то, что придает ей смысл. Это говорит о том, насколько смысл слова «медиация» отличается от смысла слов «посредник» или «медиатор», определенного как то, что распространяет или смещает работу по производству или созданию, которая ему неподвластна (DeЬгау, 1991).
Как мы видели выше, коперниковский переворот, совершенный Кантом, предлагает завершенную модель модернизирующих объяснений, заставляя вращаться объект вокруг нового центра притяжения и умножая количество посредников для того, чтобы постепенно уничтожить дистанцию. Но ничто не обязывает нас считать эту революцию решающим событием, которое бы раз и навсегда наставило нас на истинный путь науки, морали и теологии. Этот переворот можно было бы сопоставить с Великой французской революцией, которая с ним связана: и то и другое — превосходные инструменты, позволяющие делать время необратимым, но сами по себе они не являются необратимыми. Я называю коперниковской контрреволюцией этот переворот переворота.
Схема 8
Или, скорее, это скольжение, начинающееся с крайних точек и идущее к центру и дальше вниз, заставляющее вращаться и объекты, и субъекты вокруг практики квазиобъектов и медиаторов. Мы не нуждаемся в том, чтобы привязывать наши объяснения к этим двум чистым формам — объекту или субъекту-обществу, поскольку они, напротив, представляют собой частичные и очищенные результаты центральной практики, которая одна только нас и интересует. Эти объяснения — продукт очищающего крекинга, а не первичных материй. Природа, на самом деле, действительно вертится, но не вокруг субъекта-общества. Она вращается вокруг коллектива, производящего вещи и людей. Субъект действительно вращается, но не вокруг природы. Он возник из коллектива, производящего людей и вещи. Срединная Империя наконец-то обрела свою репрезентацию. А природа и общества стали ее сателлитами.
От посредников к медиаторам
Как только мы осуществляем коперниковскую контрреволюцию и как только мы устанавливаем квазиобъект под прежними вещами-в-себе и прежними людьми-между-собой, а также на равном расстоянии от тех и других, то, возвращаясь к нашей обычной практике, мы замечаем, что нет никаких оснований ограничиваться двумя разновидностями онтологии (или тремя, если считать отграниченного Бога).
Является ли вакуумный насос, до сих пор служивший нам в качестве примера, еще одной полноправной онтологической разновидностью? В мире, где имеет место коперниковская революция, мы должны разделить его надвое; первая часть отправилась бы на левую сторону и стала бы «законами природы», вторая пошла бы на правую сторону и стала бы «английским обществом XVII века»; и, возможно, третья часть, сам феномен, маркировал бы пустое место, где два первых должны были бы оказаться сшитыми друг с другом. Затем, умножая количество посредников, мы должны были бы сблизить то, что только что разделили. Мы должны были бы сказать, что лабораторный насос «открывает», или «представляет», или «материализует», или «позволяет схватить» законы природы. Мы сказали бы также, что «представительство» богатых английских джентльменов позволило «интерпретировать» давление воздуха и «принять» существование вакуума. Все более приближаясь к точке разделения и встречи, мы должны были бы перейти от общего контекста к контексту локальному и показать, как действия Бойля и давление Королевского общества позволили ему осознать недостатки и дефекты насоса, а также имеющие место утечки и аберрации. За счет увеличения количества посредничающих звеньев мы пришли бы к тому, что воссоединили две части, первоначально бесконечно удаленные от природы и социального.
Предположив, что симметричные историки существуют, я описал оптимальное положение вещей. На практике, однако, будут существовать лишь историки Англии XVII века, которые вообще не будут интересоваться никаким насосом, если не считать того, что для них он чудесным образом упадет с Неба Идей и даст возможность этим же самым историкам установить свою хронологию. С другой стороны, ученые и эпистемологи опишут физику пустоты, ни в коей мере не занимаясь ни Англией, ни даже Бойлем. Давайте оставим эти две асимметричные задачи, одна из которых упускает из виду нечеловеков, а другая — людей, и попробуем подвести итог предыдущего объяснения, стремившегося при всем том остаться симметричным.
Если исходить из такого объяснения, то ничего существенного не произошло. Чтобы объяснить феномен нашего воздушного насоса, мы попеременно что-то вытягивали то из ящика, который с незапамятных времен содержит в себе природные существа, то из ящика, в котором находятся неизменные пружины социального мира. Природа всегда оставалась тождественна себе самой. Во все времена общество содержит в себе одни и те же ресурсы, одни и те же интёресы, одни и те же страсти. В нововременной перспективе природа и общество являются тем источником, который позволяет создавать объяснения, поскольку сами они не нуждаются в том, чтобы их объясняли. Конечно же, посредники, роль которых состоит именно в том, чтобы установить связи между двумя полюсами, существуют, но они устанавливают эти связи только потому, что сами лишены онтологического статуса. Они только транспортируют, передают, перемещают силу двух реальных сущностей — природы и общества. Конечно, они могут плохо справляться со своими задачами, могут не заслуживать доверия или просто быть слишком грубыми. Но их недостаточная надежность не наделяет их никаким самостоятельным значением, поскольку, напротив, она как раз и подтверждает их статус посредников. Они не имеют своей собственной компетенции. В худшем случае это — «рабочая скотина» или рабы, в лучшем — верные слуги.
