Здесь необходимо сказать пару слов об осторожности. Мы не должны переносить связи, предложенные в этой главе, слишком далеко, и прежде всего не стоит придерживаться мнения, что термины «индоевропейский» и «нордический» неразделимы. Индоевропейцы с момента их первоначального разделения начали смешиваться с другими народами, и особая связь между языком и расой, обнаруживаемая в этом случае, с этого времени в сильной степени растворилась. Далее, нордическая раса, изученная нами, в Европе формировалась из союза двух или более широко распространенных и в своей основе родственных расовых типов. Весьма вероятно и даже возможно, что похожие комбинации тех же элементов происходили в других местах и что другие нордики могли возникнуть вне всякой связи с индоевропейской речью. Более того, нужно помнить, что хотя большинство нордических групп железного века, письменные описания которых мы имеем, были частично или полностью светловолосыми, нельзя быть уверенными, что весь доисторический скелетный материал, кажущийся нордическим в остеологическом смысле, связан со светлыми мягкими тканями. Также нужно помнить, что «нордики» в современном смысле не имеют монополии на светлые волосы.
Глава седьмая
Железный век. Часть вторая
Уральцы и алтайцы 1. Финно-угры
В предыдущей главе было продемонстрировано, что индоевропейские языки, вероятно, сформировались где-то на равнинах южной России или западного Туркестана путем смешения языков, на которых люди говорили в неолите или раннем медном веке. Один из двух языковых элементов в этом сплаве определен как финно-угорский, который в то же время составляет одно из двух подразделений уральско-алтайского языкового типа, фундаментальное единство которого находится под вопросом[458]. Смешение финно-угорского с элементом Б, породившее индоевропейские языки, произошло не ранее последних двух веков IV тысячелетия до н.э., вскоре после усвоения народами Западной Азии земледелия и животноводства, и до внедрения хозяйства бронзового века населением равнин севернее Кавказа и Иранского нагорья. Финны, в то время внесшие такой большой вклад в индоевропейский язык, должно быть, были постоянными жителями этих равнин во время своей встречи с носителями кавказской речи, с которой их язык объединился. В то же время они неизбежно должны были внести вклад и в создание расовой смеси, с которой мы связали получившийся в результате индоевропейский язык.
Исторические финно-угры, о которых мы часто упоминали ранее без особых разъяснений, включают в себя, во-первых, все финские племена центральной и северной России, эстонцев и балтийских финнов, а также саамов (лопарей), говорящих на архаичном финском диалекте; во-вторых, предков мадьяр, булгар и сибирских остяков и вогулов[459]. Во времена их первого упоминания в исторических источниках в античный период они, видимо, находились в центральной и северной России. Финны были сконцентрированы по среднему течению Волги, к западу от территории, занимаемой балтами и славянами; угры – между Волгой и Уралом. Они повторили поведение своих индоевропейских соседей в том смысле, что они занимали единую территорию, из которой потом стали распространяться. Движение на юг в историческое время замедлилось из-за скифов и сарматов; однако до появления этих конных кочевников они, должно быть, контактировали с кавказскими народами, которые могли включать в себя таинственное доскифское население – киммерийцев, остатки речи которых напоминают речь современных черкесов[460].
Финская экспансия произошла в уже историческое время после начала н.э. Она состояла из следующих движений: миграции предков прибалтийских финнов на северо-запад, в основном в результате славянского и летто-литовского давления – это произошло в то же время, что и славянское проникновение в Россию; продвижение булгар в Болгарию в VII в. и мадьяр в Венгрию под руководством тюрок; миграция остяков и вогулов через Урал к истокам Оби в XIII в. До известной финской экспансии скифский барьер замедлял использование земледелия как главного средства к существованию среди финских племен, расположенных к северу от кочевников. Многие из финнов в действительности жили главным образом охотой и рыболовством вдоль лесных потоков, составлявших истоки Волги, Дона и Днестра. Но вряд ли финны в доскифские времена не знали земледелия: жившие на пахотной земле обрабатывали ее по меньшей мере к временам Геродота.
Свидетельства о расовом составе финнов скудны, но их невозможно интерпретировать неверно. Одна небольшая серия из десяти черепов, датируемая примерно VI в. до н.э. – тем же временем, что и древнескифский период, – идентифицирована как предки поволжских финнов во время их единства[461] (см. приложение 1, кол. 49). Они происходят из захоронений Полянки и Маклачеевка, из бывшей Вятской губернии в пермской финской области к югу от современной Коми-Зырянской республики. Эти могилы принадлежали к так называемому ананьинскому культурному слою. Ананьинская культура[462] состояла из сочетания влияний Сибири, Кавказа, Скифии и Скандинавии. Она не прекратила свое существование неожиданно, а постепенно развилась в цивилизацию исторических поволжских финнов. Таким образом, можно рассматривать эти черепа, хоть и малочисленные, как представителей предков финнов до начала их исторической экспансии.
Эта небольшая группа из семи мужских и трех женских черепов в общем однородная, хоть и не абсолютно. Все эти черепа по своему расовому типу европеоидны. Их лица немного шире, чем у большинства средиземноморских групп, но несильно. Их носы, за исключением одного крайне лепторинного мужчины, мезоринные или хамеринные; но таковы же носы у многих древних дунайцев. Форма черепа мезоцефальная или долихоцефальная, у одного мужчины указатель достигает 83; свод умеренно высокий, лоб обычно прямой, а надбровные дуги умеренные.
В этих черепах нет ничего нового и ничего специфически монголоидного. Они сильно напоминают другую небольшую серию из восьми мужских черепов из захоронения Полом в том же районе, что и ананьинские захоронения[463] (см. приложение 1, кол. 50), датирующиеся временем с IX в. н.э., и известно, что это финны пермской группы. Из-за их небольшого количества нельзя найти никаких различий, которые были бы статистически действительными. Третья группа с нижней Волги, представляющая мордвинов XIV в., схожа с ананьинскими и пермскими черепами, за исключением того, что она крайне длинноголова – ее указатели сконцентрированы в диапазоне от 71 до 73.
При метрическом сравнении первых двух групп финских черепов со всеми ранее изученными европейскими сериями обнаруживается, что они без труда подходят к диапазону индоевропейцев железного века. В целом они больше всего напоминают членов промежуточной группы с бо́льшими размерами; также они в значительной степени напоминают скифские черепа. Но еще ближе они к минусинским черепам. Они немного меньше, чем германский тип, но у них такие же высота свода и ширина лица. По форме носа и высоте черепа они напоминают дунайцев неолита.
Новости о расовом положении этих древних финских черепов будут сюрпризом для тех ученых, которые видят в финнах группу монголоидных эмигрантов из Азии. Однако неоспоримо, что в своей основе, если не полностью, они были европеоидами, несмотря на небольшое количество материала Дебеца. Также нельзя выводить финнов из мезолитических обитателей лесов; можно предполагать только их небольшое влияние. Далее, в древней ананьинской серии во всех семи черепах, кроме одного, можно найти узнаваемые особенности, характерные для шнуровиков. Таким образом, на основе этого финно-угров можно рассматривать (до их экспансии в их исторические места) как европеоидов смешанного происхождения, по своему основному типу дунайцев с некоторым брахицефальным элементом, а также крайне длинноголовыми вариациями. Первый элемент уже знаком нам в форме шнурового типа; второй нельзя определить точно, но он европеоидный. Его единственное заметное отличие от других в той же серии – это бо́льшая ширина черепа. Этот широкоголовый элемент совершенно отсутствует в поздней группе с нижней Волги, от которой у нас есть только черепные указатели.
