Обогнув квартал, она все-таки вернулась во Двор, выбрала
отличный наблюдательный пункт, поставила машину за «ракушками» таким образом,
что сквозь щель между гаражами отлично просматривался подъезд.
Белобрысый все сидел на спинке поломанной скамейки.
Оставалось позвонить Ксюше, убедиться, что за это время она не успела уйти и
предложить свои услуги в качестве шофера. Адрес дачи Варя не знала, а побывать
там и взглянуть на сына Солодкиной ей очень хотелось.
Пныря хоть и зарабатывал солидную часть своих капиталов на
наркобизнесе, наркотики ненавидел и презирал людей, которые ими балуются.
«Торговать можно, почему не торговать, если покупают? Это
свободный выбор каждого человека. Бизнес есть бизнес. Но потреблять нельзя, ни
в коем случае. Это самоубийство, то есть самый страшный смертный грех. Если
человек за дозу может собственную душу продать, то партнера он тем более
продаст. От таких надо держаться подальше. Это не люди, а мусор», — говорил
старый вор, хмурясь и нравоучительно поднимая палец.
Связь Галины Семеновны с белобрысым маньяком пока тонула в
тумане, возможны были разные варианты: например, если окажется, что Солодкина
жертва, то сердобольный Пныря искренне ей посочувствует, проникнется глубокой
симпатией, а когда узнает, что опасность угрожает ее юной невестке и внучке,
трехмесячному младенцу, пожалуй, возьмется помочь. Тех, кому помогает, Пныря
особенно жалует, бережет их, как ветеран боевые награды. Но вот наркомания сына
Солодкиной могла бы стать поводом для серьезного недоверия и даже гнева, причем
гнев обрушился бы не так на Галину Семеновну, как на Петра Петровича, который
поручился за эту женщину.
Поговорив с Бородиным, она не уехала, как обещала, а
осталась посмотреть, что произойдет дальше.
Во дворе было тихо. Никто не обращал внимания на белый
новенький «Фольксваген». Варя откинулась на спинку сиденья и чуть не заснула.
Но вдруг услышала совсем близко тоненький истеричный собачий лай. Бабуля,
похожая на городскую сумасшедшую, в цветастой шелковой юбке, открытой маечке и
кокетливой кружевной шляпке, с двумя дрожащими пинчерами в голубых вязаных
попонках, подошла совсем близко к Вариной машине, заглянула в открытое окно,
уставилась на Варю выцветшими, густо подведенными глазами и надменно
произнесла:
— Добрый день!
Варя улыбнулась и кивнула в ответ. Старушка чинно удалилась.
Собачки затихли и засеменили за хозяйкой. А через несколько минут послышался ее
истошный, возмущенный крик и отчаянный визг собачек. «Ну точно, сумасшедшая, —
отметила про себя Варя, — в каждом дворе такие есть». И тут же увидела, как
мелькнула синяя спина белобрысого.
Как раз в этот момент ей и позвонил Пныря.
— Что ты делаешь на проспекте Мира? — спросил он совершенно
больным голосом.
— Я же сказала, еду в машине.
— Откуда и куда?
— У одной моей преподавательницы день рожденья, надо купить
подарок, уже заехала в пару магазинов, но ничего… — Варя осеклась потому что
увидела, как из подъезда выходит Ксюша с коляской. Белобрысый недавно исчез из
поля зрения, однако она не сомневалась, он где-то рядом.
— Ты должна приехать ко мне, сию минуту, — прокашлял в
трубку Пныря. — Это очень срочно.
— Что, прямо домой? — удивилась Варя, осторожно вылезла из
машины и выглянула из-за гаража, чтобы увидеть, в какую сторону направилась
Ксюша.
— Да, прямо домой. И как можно быстрей. Мне очень худо,
девочка. Не спрашивай, что случилось. У меня большое горе. Ты приедешь, я
объясню. — В трубке послышались частые гудки. Варя убрала телефон в сумку и увидела,
как Ксюша беседует со старушкой, хозяйкой двух дрожащих карликовых пинчеров.
Так и не дождавшись конца разговора, Варя села в машину и
отправилась к Пныре в Сокольники.
* * *
У стены стояла широченная тахта, застеленная клетчатым
пледом. Ира упала на нее и, заложив руки под голову, уставилась в потолок.
Света обошла подвал, подняла с пола острую стальную лопатку с деревянной
ручкой, малярный мастерок, обтерла его тряпкой и молча спрятала под матрац.
— Умница. — Ира прикрыла глаза. — Посмотри, что еще может
нам пригодиться. Здесь всего навалом. Вон сколько досок с гвоздями.
— Пригодиться для чего? — спросила Света с усмешкой.
— На всякий случай, — промурлыкала Ира и потянулась,
хрустнув суставами. — Лучше иметь такое оружие, чем вообще никакого.
— У них автоматы, — напомнила Света.
— Если бы они хотели нас кончить, давно бы это сделали. У
них другие задачи. Ты поняла, чей это дом?
— Нет.
— А я почти сразу догадалась. Здесь обитает Петр Петрович.
Поскольку сейчас он изволит отдыхать на европейских курортах, нас посадили сюда
до его возвращения.
— Откуда ты все это знаешь?
— Во-первых, у меня ушки на макушке, во-вторых, интуиция. И
она мне подсказывает, что париться нам здесь предстоит совсем недолго. Если
дело в Ларискиной болтовне, то нас задержали для объяснений с П.П. Он дядька
неглупый, мы объясним все, как есть, он поймет. Мы не виноваты, что Лариска
подслушивала.
— А платье? — тихо спросила Света, присаживаясь на край
тахты.
— Что — платье? Мы уже знаем, оно совершенно ни при чем.
— Это пока, — вздохнула Света, — а когда его увидит П.П.? Ты
права, Гулливер и остальные мордовороты в этом ничего не смыслят, для них
тряпка и есть тряпка. Но Петр Петрович — совсем другое дело.
— А почему П.П, должен его увидеть? Ты собираешься напялить
нашу голубую «Шанель» и соблазнить сладкого Петюню? Не думаю, что он такой уж
сладкий. — Она смешно сморщила нос. — Он из тех мужиков, которые забивают свою
природную козлиную вонь дорогим парфюмом, дезодорантами для подмышек, рта, ног,
принимают душ и меняют белье трижды в день и все равно воняют, особенно в
койке, когда пот градом.
— У тебя большой опыт? — усмехнулась Света.
— Опыт у нас с тобой, сестренка, один на двоих, но огромный
и мерзкий. Полагаю, обеим на всю жизнь хватит.
Света упала рядом с сестрой на тахту и засмеялась. Смех ее
звучал оглушительно и жутко, отскакивал гулким эхом от голых каменных стен.
Наверху послышался стук, через минуту грохнула железная дверь и появился
охранник с автоматом.
— Чего надо? — рявкнула Света, и лицо ее мгновенно стало
серьезным.
— Кончай шуметь, — отчеканил охранник механическим басом.
— Ой ты, миленький, — сморщилась Ира, — испугался, да? На
улице слышно? Ну, чего застыл? Иди, дружок. Свободен.
