Раиса заметалась по комнате, жалко взглянула на капитана и
всхлипнула:
— Вечно, вечно куда-то закидывает свой мобильный телефон… Не
могу найти…
— У меня есть. — Капитан вытащил свой сотовый и позвонил
«03».
Олег трясся, быстро, хрипло дышал, открывал рот, но вместо
слов вырывались бессмысленные звуки.
— Что я могу сделать до вашего приезда? — спросил капитан
диспетчера «Скорой». — У него судороги, холодный пот, губы синие, пульс сто
двадцать, сильнейшая одышка и что-то с речью. Он наркоман. Да, я понял,
спасибо.
* * *
Илья Никитич вошел во двор и увидел две милицейские машины у
подъезда.
— Ну что? — обратился он к старшему лейтенанту, сидевшему за
рулем, и показал свое удостоверение.
— Только поднялись, — сообщил лейтенант, ищут.
— Поднялись куда?
— Ну как, в квартиру, конечно.
— Погодите, в какую квартиру? Что здесь у вас произошло? Я
попросил только проверить двор.
— Ну, это вы с начальством выясняйте, — пожал плечами
лейтенант. — Вот, кстати, и оно. Из подъезда вышли несколько человек с
автоматами, в бронежилетах.
— Ну что, что?! Зачем в квартиру?! — Илья Никитич бросился к
ним так резво, что налетел на железную трубу низенькой ограды, причем стукнулся
все той же коленкой. — Старший следователь Бородин, — морщась от боли,
представился он удивленным милиционерам и, размахивая удостоверением, запрыгал
на одной ноге.
— Капитан Мельников, — представился высокий молодой человек
и пожал Бородину руку. — Все без толку. Разумеется, нет никакого ножа, дверь
нараспашку, в ванной свет, и совершенно ничего похожего на нож с ромбовидным
лезвием и черепом на рукояти.
— Погодите, вы что, искали орудие убийства в квартире Солодкиных?
— опешил Илья Никитич.
Пока ехали до отделения, Мельников вкратце рассказал все,
что знал. Прихрамывая, Илья Никитич вошел вместе с ним в кабинет и увидел
голубоглазую худенькую девочку, которая кормила грудью младенца.
— Извините, — смутился Илья Никитич.
— Ну что, ножа там, конечно, уже нет? — спросила девочка.
— Нет, — ответил хозяин кабинета капитан Мельников.
— Так я и думала. Маньяка, конечно, тоже не поймали?
— Ловим.
— Ну-ну. А вы кто? — обратилась она к Илье Никитичу.
Он представился, не решаясь переступить порог.
— Вы что, стесняетесь? — Она широко улыбнулась. — Никогда не
видели, как ребенка кормят? Ничего неприличного в этом нет. Заходите,
присаживайтесь.
— Может, я все-таки подожду? — Илья Никитич кашлянул и потер
коленку.
Мельников тихо хмыкнул у него за спиной.
— Да ладно вам, мы уже закончили. — Ксюша опустила майку,
младенец у нее на руках сонно причмокнул. — Прежде всего хочу вам сказать, что,
пока здесь сидела, успокоилась и поняла, кто мог передать ему ключ от квартиры.
Пожалуйста, если не сложно, дайте мне попить.
— У меня только пиво, — грустно сообщил Мельников, — теплое,
но свежее.
— Кормящей матери пиво нельзя, — наставительно произнесла
Ксюша. — Вот если бы вы могли послать кого-нибудь, например капитана Смачного,
за соком в ларек, было бы отлично. Я дам деньги, и на чай ему добавлю щедро, от
души. Пусть сбегает, проветрится, заодно заработает, он ведь от бедности такой
злой.
— Ксения Михайловна, ну ладно вам, — проворчал Мельников, —
давайте деньги, я пошлю кого-нибудь за соком.
— Апельсиновый или грейпфрутовый. — Ксюша достала из кармана
пятьдесят рублей и вручила капитану. — Спасибо, очень мило с вашей стороны. Ну
вот, — она повернулась к Бородину, — ключи от квартиры маньяку могли передать
девушки-близнецы. Высокие, очень красивые блондинки лет восемнадцати.
Совершенно одинаковые.
***
Крокодил ворочался в аквариуме, бил хвостом по стеклу, и
следователь ФСБ то и дело с отвращением косился на хищную тварь. В стекле ясно
отражалось лицо хозяина, и следователь обратил внимание на определенное
сходство этих двух существ. Крокодил хотел есть. Об этом сообщил заглянувший в
комнату повар в белом крахмальном колпаке.
— Владимир Васильевич, малышу ужинать пора, — произнес
повар, не обращая внимания на следователя и таким тоном, словно речь шла о
маленьком, нежно любимом ребенке.
— Через двадцать минут, — ответил хозяин, встал, подошел к
аквариуму, легонько постучал по стеклу костяшками пальцев и, оскалившись,
спросил:
— Потерпишь, лапа моя?
— Чем же он питается? — поинтересовался следователь.
— Разными живыми зверюшками, — ответил Пныря, возвращаясь в
свое кресло, — кроликами, цыплятами, иногда рыбу ест, тоже живую. Осетринку
любит, форель. Он у меня не капризный.
У крокодила были такие жуткие глаза, что казалось, сейчас
его взгляд вырежет аккуратную дырку в стекле аквариума и вместе с потоком воды
выберется наружу, проползет на своих коротких растопыренных лапах по персидскому
ковру и вцепится следователю в ногу. Пономарев Владимир Васильевич, старый
авторитет по кличке Пныря, тоже хотел есть. В отличие от крокодила, он не был
голоден, но постоянно жрал кого-то живьем. Следователь думал о том, как
все-таки странно сидеть напротив преступника-рецидивиста, спокойно беседовать с
ним, зная, сколько всего страшного числится за этим тощим, больным старикашкой,
и не имея возможности просто взять его и арестовать. В данном случае
приходилось допрашивать его как родственника потерпевшего, поскольку иных
поводов для разговора, кроме гибели его племянника при взрыве в торговом
центре, пока не было.
О том, что погибший — житель города Воронежа гражданин
Ларчиков Геннадий Николаевич не просто случайный провинциал, а родственник
легендарного Пныри, стало известно почти сразу. Возле трупа вплоть до приезда
опергруппы и «скорой» тщетно хлопотали два огромных бритых молодца. У них были
проверены документы, в том числе и разрешения на ношение огнестрельного оружия.
Оба охранника, реанимируя покойного, скинули пиджаки, забыв, что под ними
прятались портупеи с новенькими пушками.
Документы оказались в полном порядке. Мальчики числились
служащими частного охранного агентства «Скорпион». Ну а то, что агентство это
является личной службой безопасности авторитета по кличке Пныря, знали все. На
вопрос, какое отношение к агентству имеет погибший провинциал и почему к нему
приставлена охрана, мальчики ответили, что он — родной племянник Владимира
Васильевича Пономарева.
