— Значит, вы утверждаете, что ваш племянник оказался рядом с
эпицентром взрыва совершенно случайно? — в третий раз произнес следователь и в
третий раз услышал тот же ответ:
— Да, утверждаю. Это был террористический акт, никого
конкретно они убить не хотели.
Следователь понимал, что стоит за этим ответом. «Не лезь в
мои дела, я сам разберусь», — говорил старый вор.
— Владимир Васильевич, а вы не собирались пройти по
магазинам вместе с племянником? — не унимался следователь. — Насколько нам
известно, Геннадий впервые приехал в Москву, он совсем не знает города. Почему
бы вам его не сопровождать?
— Намекаешь, что это меня хотели замочить? — подмигнул
Пныря. — Конечно, вам было легче копаться в этом дерьме, если бы взрыв оказался
обычной заказухой. Нет, дружок, это террористы, это вам они привет передали, а
вовсе не мне. Так что давайте, ребята, ловите их, наказывайте, а я буду за вас
Богу молиться, потому что мне, сам понимаешь, хочется посмотреть в глаза гадам,
из-за которых во цвете лет погиб мой единственный любимый племяш.
Сверху послышался тихий треск и шорох.
— Где деньги, блин? — крикнул попугай под потолком.
Следователь вздрогнул и поднял голову. Попугай сидел на люстре. Дверца клетки
была распахнута.
— Вот чертяка, опять клювом открыл, — усмехнулся Пныря и,
задрав голову, крикнул:
— Давай-ка домой, ишь, умный. Летает как курица, а туда же.
Смотри, болван, свалишься либо люстру мне снесешь.
— Око за око! — ответил попугай и качнул люстру.
— Ну что с ним делать, — развел руками Пныря, — ладно, пусть
погуляет.
Попугай между тем внимательно смотрел на следователя сверху
вниз и вдруг странно замер. Через секунду следователю на плечо шлепнулось нечто
жидкое, черно-белое. Тяжелый, хриплый смех Пныри прокатился по гостиной.
— Ай безобразник! — обратился он сквозь смех к попугаю. — Как
ты себя ведешь? Вот сейчас позову повара, он отдаст тебя малышу на ужин. Вы уж
извините глупую птицу, это он вас из вежливости пометил, вы ему понравились,
вот он подарочек и преподнес. Возьмите платочек, не волнуйтесь, на пиджаке
никакого пятна не останется.
Следователь передвинул свое кресло, чтобы больше не получать
подарочков, достал из кармана пачку бумажных платков, оттер пиджак и,
принужденно кашлянув, спросил:
— Скажите, а почему вы приставили охрану к Геннадию
Николаевичу?
— Ур-рою, падла! — весело пообещал попугай и толкнул клювом
подвеску люстры. Послышался сладкий хрустальный звон.
— Эй, ты там давай поаккуратней, дурак, — поморщился хозяин,
— нахамил, теперь сиди тихо, а то я тебя так урою, что навсегда заткнешься. —
Он погрозил попугаю пальцем и взглянул на следователя:
— Спрашиваешь, зачем я охрану приставил? Чтобы Генаше
веселей было. А ты что подумал? Мой родственник не может по Москве спокойно
погулять, обязательно замочат? Не-ет, милый, я давно никого не опасаюсь. Я
бессмертный, понял? Это все знают. Пныря никогда не умрет. Тело истлеет, душа
останется. Понял? — Лицо Пныри побагровело, последние слова он прокричал так
громко, что уснувший было крокодил опять засуетился в аквариуме.
— Да вы успокойтесь, — вздохнул следователь и закурил. —
Никто не сомневается в бессмертии вашей души.
— Понятное дело, теперь вы все не атеисты, не то что раньше.
— Вы тоже, — улыбнулся следователь, — не то что раньше.
— Это точно, — кивнул вор, — только у нас это всегда было
делом добровольным, а вы даже в Бога веруете с дозволения начальства.
Попробовал бы в старые времена какой-нибудь комитетчик ребенка крестить, мигом
бы вылетел из органов и из КПСС. Теперь стало можно, и даже поощряется, вот вы и
полезли в Божьи храмы, замаливать старые грехи.
— Ну, значит, вы лучше нас, — усмехнулся следователь, — я не
собираюсь спорить.
— Правильно, потому что сказать нечего, В общем, так, сынок.
Вы ищите террористов. Их много развелось, видишь, какая у нас политическая
ситуация неприятная. Есть еще вопросы?
Следователь задумчиво глядел в черные глазницы, такие
глубокие, что при определенном положении тени и света они казались пустыми
бездонными дырами. Вопросов было еще очень много, но все они, к сожалению,
никакого отношения к взрыву в торговой галерее и гибели племянника не имели.
Пока, во всяком случае.
* * *
На визитной карточке Радченко Эдуарда Сергеевича, менеджера
фирмы «Вирджиния», был ручкой вписан номер мобильного телефона. У Вари голова
шла кругом. Ей страшно хотелось курить, но вместо сигареты она сунула в рот
леденец и набрала номер.
— Да! — рявкнул мужской голос так, что зазвенело в ухе.
— Эдуард Сергеевич, что с вами? — ласково и удивленно
прощебетала Варя. — Вы здоровы?
— Кто это?
— Варя Богданова.
— Ах, ну да, привет, извините, не узнал.
— Эдуард Сергеевич, я насчет того костюма, от «Шанель».
Помните, вы показывали каталог? Пришла коллекция?
— Какой костюм? — спросил он металлическим голосом после
долгой паузы.
— Ну как же? От «Шанель», бледно-зеленый шелк, троечка,
юбка, топик и пиджак. Там у вас еще были к нему туфли и сумочка из крокодиловой
кожи. Вы обещали отложить для меня. Мы договаривались о наличных, с деньгами
все нормально. Я могу подъехать в бутик? Да, кстати, вам большой привет от
Петра Петровича.
Последовала еще одна пауза, невозможно долгая, словно
Радченко забыл, что говорит по мобильному.
— Я вас понял, — произнес он наконец тихо и испуганно, — я
готов с вами встретиться. Скажите, где и когда.
У Вари сильно стукнуло сердце. Она глубоко вздохнула и
нечаянно проглотила леденец, чуть не подавилась, но справилась с кашлем и
строго отчеканила:
— В Сокольниках, у церкви, через час. Вы знаете мою машину,
белый «Опель».
Тронувшись с места, она доехала до ближайшего универсального
магазина, купила маленький диктофон, кассеты, легкую полотняную сумочку и
прозрачный шелковый шарф, вышла, огляделась, села за столик в уличном кафе у
магазина, заказала стакан сока. Надо было успокоиться. Менеджер Радченко был
неплохим психологом, и малейшее волнение могло испортить всю игру. Она казалась
себе человеком, который решился перейти пропасть по жердочке с завязанными
глазами, в туфельках на каблуках и без всякой гарантии, что там, на противоположной
стороне, не пристрелят, если все-таки дойдешь.
