Когда ты молод, красив, удачлив, хватает глупости верить,
будто звезды, розы и соловьи предназначены тебе и любят тебя так же, как ты их.
Но если ты потаскан, нездоров и мерзок самому себе, то, глядя на звезды,
чувствуешь себя окончательным уродом. Ты знаешь, что все они врут, эти сладкие
запахи и звуки. Ты завтра сдохнешь от передозировки, а соловей будет так же
самозабвенно заливаться, и звезды не станут бледней.
Солодкина с детства не покидало ощущение коварной подмены,
ему казалось, что он проживает чью-то чужую, неприятную, недостойную жизнь. Он
хотел иначе выглядеть, иначе думать и чувствовать. Он отлично понимал, что ад —
это не другие люди и не внешние обстоятельства. Это состояние души, и тут
ничего не изменишь. Он самому себе совершенно не нравился, ни внутри, ни
снаружи, он себя терпеть не мог, и даже в солидном возрасте, засыпая,
содрогаясь от брезгливости и стыда, как онанирующий подросток, мечтал
проснуться совершенно другим человеком.
Образ бывшей сокурсницы Маши стал для него чем-то вроде тайного
талисмана, призрачного подтверждения, что другая жизнь существует, и рано или
поздно он из чужой реальности легко перепрыгнет в свою собственную.
Однажды он увидел Машу на телеэкране. Она вместе со
съемочной группой выступала перед телепремьерой очередного фильма. Она сильно
изменилась. Из трогательной невесомой девочки превратилась в жесткую надменную
даму, пожалуй, стала красивее, но прежнее очарование ушло. Он решил, что
освободился. Маши нет. В Есть холодная чужая леди, чем-то похожая на его мать,
а стало быть, совершенно не интересная, скучная, насквозь фальшивая. Из этого
следовало, что никакой другой жизни у него не будет, и, вероятно, не могло
быть. Все обман, обидные детские иллюзии. Надо как-то существовать здесь и
сейчас.
Но здесь и сейчас было невыносимо скучно.
Люди смотрели на него пустыми равнодушными глазами, он
просто умирал от скуки, пока не нашел отличное средство. Началось с марихуаны.
Ему объяснили, что это даже менее вредно, чем обыкновенные сигареты, впрочем,
он не особенно волновался за свое здоровье. За марихуаной последовал кокаин,
потом отвар из маковой соломки. Ему нравилось экспериментировать, он спасался
от смертной скуки.
Постепенно его жизнь превратилась в череду «приходов»,
«ломок», скандалов с родителями, насильственных лечений по различным методикам.
Олег переселился во внутреннюю реальность, не выходил из состояния
наркотического опьянения, похудел на десять кило, сочинил замысловатый роман о
путешествии загадочного "Я" по кровеносной системе собственного
организма.
Этот период остался в его памяти эластичным лоскутом тумана,
который бесконечно растягивался во времени и пространстве. Он терял память,
забывал, что было год назад и час назад, иногда не помнил собственного имени и
домашнего адреса. Родители насильно поместили его в закрытую лечебницу. Туман
сгустился, из розового сделался кроваво-красным. Олега лечили всеми доступными
способами. Во время очередной беседы с родителями врач в ответ на жесткие
претензии Галины Семеновны раздраженно заметил, что случай крайне запущенный,
пациент упорно не желает освободиться от наркотической зависимости и вряд ли
есть надежда на счастливый исход. Это оказалось последней каплей для Василия
Ильича. Раньше он вел себя удивительно спокойно и мужественно, жена даже
упрекала его в безразличии. Прямо в кабинете врача у него случился сердечный
приступ, а через двое суток он скончался в реанимации, не приходя в сознание.
На похоронах отца Олег впервые заплакал и впервые твердо
решил завязать. Вернулся в лечебницу, долежал положенный срок и вышел как будто
другим человеком, сумрачным, равнодушным ко всему, кроме собственного здоровья.
Никакой игры воображения, никаких фантастических образов в голове, никаких
чувств.
Галина Семеновна резво принялась устраивать его жизнь,
составила расписание приема лекарств, повесила на стенку в кухне, выяснила, как
обстоят дела у тех его сокурсников, с которыми он, по ее мнению, дружил. Стала
приглашать в гости самых успешных и надежных, устраивала дома замечательные
фуршеты, делала все, чтобы Олега не терзало одиночество, чтобы его окружали
достойные друзья.
Трагические семейные события не помешали Галине Семеновне
мягко вписаться в новую экономическую реальность. Она поняла, что основу успеха
теперь составляют не должности и связи, а деньги. Только деньги. Остальное
приложится. В начале девяностых она, как по волшебству, превратилась из
влиятельной чиновницы в крепкую ловкую предпринимательницу, и вскоре у нее
появились первые серьезные деньги. Часть из них она вложила в новорожденный
молодежный журнал «Блюм», который пытался издавать один из бывших сокурсников
Олега. За это Олег был принят на тихую достойную должность заместителя главного
редактора.
Без наркотиков он продержался почти год, потом, накурившись
марихуаны на какой-то тусовке, вернулся к родному кайфу, к ЛСД. Опять попал в
больницу, продержался еще полгода без наркотиков, опять сорвался, и конца этому
не было видно.
Весной прошлого года, пройдя курс очередного лечения, Олег
поскользнулся на банановой кожуре, упал и сломал ногу. Перелом оказался
довольно сложным. Почти месяц ему пришлось про вести в больнице. Он лежал в
отдельной палате и страдал от боли. Сильные обезболивающие были ему
противопоказаны, а слабые не действовали. Боль изматывала, сводила с ума, хотя
врачи уверяли, что терпеть можно. Он совсем не спал, не мог есть, кость
срасталась не правильно, под гипсом начался воспалительный процесс, с ним
производили какие-то жуткие хирургические манипуляции, сознание уплывало,
больше всего на свете хотелось получить инъекцию морфия, но он из последних сил
запрещал себе думать об этом.
Однажды на рассвете, выбравшись из мутной мучительной дремы,
приоткрыв глаза, он понял, что свихнулся окончательно. У него начались галлюцинации.
Его заглючило, как в наркотическом кайфе.
В палате находилась Маша. Его заветная девочка. Его
несостоявшаяся, совсем другая жизнь. Конечно, могло произойти невероятное,
бывшая сокурсница, случайно узнав о несчастном случае, решила Бог знает по
каким сентиментальным причинам навестить его в больнице. Они почти не общались
в институте, но мало ли? Может, просто здесь же, в соседней палате, лежит
кто-то из ее близких и она заодно заглянула к Олегу?
Фокус состоял в том, что она была вовсе не похожа на
успешную холодную даму тридцати девяти лет, а выглядела точно так, как на
первом курсе, и даже моложе. На ней был белый больничный халат и шапочка,
надвинутая низко на лоб. Она взглянула на него прозрачными голубыми глазами,
взмахнула черными ресницами, произнесла: «Проснулись? Доброе утро», широко
зевнула, прикрыв рот ладошкой, потянулась и исчезла из поля зрения.
У Олега все поплыло перед глазами. Рядом послышалось
жестяное звяканье, плеск воды, шлепанье мокрой тряпки. Хрупкая галлюцинация
принялась водить шваброй по полу. Он повернул голову в ее сторону.
