— И после этого вы ей не звонили?
— Звонил, конечно. — Он почему-то покраснел, судорожно
вздохнул и заговорил немного другим голосом, отрывистым и хриплым:
— Она уверяла, что у нее все нормально, обещала зайти. Я
попытался спросить еще раз, что такое произошло ночью, она сказала: «Ничего,
запоздалая реакция на смерть тети Юки». Просто кончилась суета с похоронами, и
до нее вдруг по-настоящему дошло, что тети Юки больше нет. Вполне разумное
объяснение. Но я знаю, она говорила не правду.
«Кажется, ты тоже врешь, драгоценный мой», — заметил про
себя Косицкий, а вслух мягко произнес:
— Почему? Так действительно бывает. Запоздалая реакция.
Психологически вполне понятно.
— Бывает. Только не с Ликой, — он помотал головой, и серые
волосы поднялись, как пух одуванчика, — понимаете, она была очень конкретным
человеком. Такая острая реакция могла возникнуть от чего-то внезапного,
неожиданного, а смерть Юлии Сергеевны была свершившимся фактом. Последнюю
неделю Лиля не выходила из больницы, ухаживала за Юкой, и уже все было понятно.
— У вас есть какие-нибудь предположения? Вы сказали, на ней
была старая кофта Ольги, она держала руки в карманах. Может, она нашла там
что-то?
— Ну подумайте сами, что она там могла найти? Самое страшное
— ампулу с наркотиком. Допустим, так. Навалились воспоминания, стало больно. Но
у нее был шок, понимаете? Самый настоящий шок.
— Может, она нашла там записку, успела ее прочитать и
убрать, пока вы варили кофе? Вы стояли к ней спиной.
— Записка? — Он напряженно сморщил лоб. — Ну да, возможно,
это была записка. От Ольги. Как будто с того света. Простите, я очень устал. Мы
слишком долго с вами беседовали, но я даже рад, что так получилось. Вы смягчили
удар, отвлекли меня. Всего доброго.
— Спасибо, — Косицкий протянул свою визитку, — если
вспомните еще что-нибудь, обязательно мне позвоните.
— Непременно, — кивнул Фердинанд. Капитан пожал его вялую
влажную кисть и быстро, тихо спросил:
— Да, совсем забыл. Вы не знаете адрес интерната, в котором
живет Люся?
— Понятия не имею.
— Девочка сейчас в больнице, в тяжелом состоянии, и мы не
можем выяснить, где она живет. В момент убийства она находилась у Лилии
Анатольевны, и прописана у нее, однако соседи говорят, что постоянно там не
жила.
— Я ничего об этом не знаю. Всего доброго, — Голос его опять
стал глухим и отрывистым, глаза забегали.
— Простите, Фердинанд Леопольдович, последний вопрос, —
быстро проговорил капитан, пытаясь поймать его взгляд, — вы поклялись не
говорить о том, что Лиля отдала девочку в интернат? Я правильно понял?
— Ну я же просил вас, господин капитан! Неужели так трудно
запомнить? Меня зовут Федор! Федор! — Он отвернулся, глаза продолжали бегать. —
Да. Вы поняли правильно. Лика просила меня никогда ни с кем не обсуждать этот
ее поступок. Всего доброго.
— Спасибо, Федор. А что касается имени-отчества, извините, —
Косицкий улыбнулся, — честно говоря, не вижу в нем ничего странного и тем более
смешного, не понимаю, почему вы так болезненно к этому относитесь. Кстати,
насчет имен. Если вы хорошо знали сестер, если ваши мамы дружили, неужели
никогда при вас не произносилось имя человека, с которым Ольга прожила два
года?
— У дочери Ольги отца нет, — отчеканил Фердинанд, —
считайте, что этот ребенок появился на свет в результате партеногенеза.
— В результате чего, простите?
— Непорочного зачатия, — криво усмехнулся Фердинанд, —
партеногенез — это вид полового размножения, при котором организм развивается
из неоплодотворенной яйцеклетки. Встречается у некоторых беспозвоночных, у ряда
ракообразных, у растительной тли. Всего доброго. Извините, мне надо побыть
одному. — Дверь комнаты закрылась перед носом у озадаченного Ивана.
* * *
Младший лейтенант Николай Телечкин пил теплое пиво и жевал
жирный чебурек в открытом кафе у метро. В кармане у него лежал список
продуктов, которые он должен был купить на рынке по поручению своей молодой
жены Алены. Коля не спешил, домой идти не хотелось. Беременная Алена
капризничала и требовала от лейтенанта совершенно невозможных вещей: чтобы у
нее прекратился токсикоз, чтобы ему повысили зарплату и полностью освободили от
ночных дежурств, чтобы вредная хозяйка однокомнатной квартиры, которую они
снимают, не заявлялась раз в неделю и не совала свой нос в каждый уголок.
Коля жевал чебурек без всякого аппетита, подозревал, что
мясо в нем собачье или кошачье, а пиво разбавлено сырой водой, и глазел на
небольшую площадь перед метро.
Напротив кафе, у входа в метро, копошилась компания бомжей.
Опухшие разбитые лица, всклокоченные волосы, в которых, вероятно, паслись целые
стада насекомых. Прохожие огибали их, чуть ли не выходили на проезжую часть.
Молодые женщины затыкали носы. Рядом с бомжами, у таксофона, остановился
какой-то парень и страшно долго шарил по карманам, искал жетон. Поблизости было
еще три таксофона, и все свободны, но он выбрал этот, рядом с бомжами. В
карманах ничего не нашел, но, вместо того чтобы подойти к любому ларьку, купить
жетон, остался стоять.
Он был одет во все черное. На голове
платок-"банданка" с белыми черепами на черном фоне. Черные узкие
джинсы, черная футболка с картинкой на груди. Коля разглядел что-то вроде
черепа и свастики. На плече болталась небольшая спортивная сумка.
«Может, это новый вид токсикомании? Они воняют, даже здесь
слышно, а он стоит, наслаждается, — подумал Коля, с любопытством разглядывая
парня, — бесплатный кайф. Даже клей денег стоит, к тому же надо уединяться,
прятаться, мешок на голову надевать. А если научиться ловить кайф от бомжовской
вони, то можно просто ходить по вокзалам, толкаться у метро и балдеть сколько
душе угодно».
Сквозь вялый уличный гул что-то рявкнуло, из ларька на
площадь, как цунами, обрушилась волна тяжелого рока. Крутили хит сезона.
Женская группа в маршевом ритме повторяла: «Шизофрения любви, меня скорей
обними, и разум мой отними, шизофрения любви». Хриплое дыхание группы
усиливалось стереодинамиками, казалось, стонет и шумно дышит вся маленькая
торговая площадь перед входом в метро. От компании бомжей отделилось тощее
лохматое существо в драном открытом платье с блестками и принялось отплясывать
прямо перед кафе, в двух шагах от столика, за которым сидел лейтенант. Бомжиха
вертела задом, трясла жидким бюстом, притопывала, размахивала руками и громко
хрипло подпевала: «Шизофрения, а-а-а, шизофрения любви».
Коля положил недоеденный чебурек на бумажную тарелку,
закурил и стал с брезгливым любопытством наблюдать этот безумный танец. Надо
было встать и уйти, дома ждала Алена, и чем позже он вернется, тем злее и
дольше она будет его пилить. Но, как завороженный, он продолжал следить за
танцующей теткой и краем глаза приметил, что, кроме него, есть еще один
зритель. Парень в черном. Он даже приблизился нашел место поудобней, закурил.
Коля обратил внимание на бело-голубую пачку «Парламента» и зажигалку «Зиппо».
Слишком дорогое курево для юного токсикомана.
