Прохожие ускоряли шаг, оглядывались и спешили прочь от
неприятного представления. Бомжи, приятели плясуньи, поглазели, вяло похлопали,
но только в первую минуту, потом им надоело, они разошлись. А парень в банданке
с черепами все стоял, и даже темные очки не скрывали, что глядит он на бомжиху
и только на нее. Он пристроился в двух шагах от Коли, почти у него за спиной.
Лейтенант несколько раз оглядывался, заметил дорогие черные замшевые ботинки,
совершенно не сочетающиеся с джинсами, футболкой и банданкой. Шнурки в ботинках
были почему-то белые.
«Что ж тебе, лейтенант, всякая муть лезет в голову? —
усмехнулся про себя Коля. — Ничего странного в этом парнишке нет. Совершенно
ничего. Ну, стоит, смотрит, просто так, от скуки. Может, ждет кого-то».
Пьяная тетка между тем, продолжая отплясывать, приблизилась
к столику, за которым сидел Коля. На него пахнуло вонью. Он был в штатском, в
джинсах и футболке, он был единственным человеком в кафе, тетка, вероятно,
угадала в нем благодарного зрителя и решила адресовать ему свое выступление.
Она протянула к нему руки с траурными ногтями, томно откинула голову, оскалила
щербатый рот, по-цыгански потрясла плечами, наконец плюхнулась на стул напротив
лейтенанта и цапнула со стола пачку сигарет. Вместо того чтобы шугануть
нахалку, Коля молча уставился на нее. У бомжихи были подбиты оба глаза и
расцарапана щека.
И тут наконец до него дошло, почему он так долго тупо
пялился на тетку, наблюдал ее пьяную пляску, терпел истерический грохот
шлягера, прихлебывал гадкое пиво, почему не давал ему покоя парень в банданке с
черепами и какая между этими двумя неприятными явлениями возможна связь.
Несколько дней назад, после ночного дежурства, он курил на
крыльце отделения и увидел, как вышла знаменитая бомжиха Симка со своим
сожителем Рюриком, обратил внимание на живописные Симкины фингалы, а вскоре
узнал о сундучке с нитками из квартиры убитой и о черте с красными рожками.
Всему отделению было уже известно, что Симке из бомжовского
дома посчастливилось стать единственной свидетельницей по убойному делу и ее
допрашивал следователь Бородин. Показания ее звучали до того интересно, что
участковый пересказывал их, как анекдот.
Коля был с детства азартен и любопытен. Он не пошел бы в
милицию, если бы не мечтал раскрыть какое-нибудь жуткое, запутанное
преступление, поймать кровавого маньяка и прославиться хотя бы на уровне
округа. С того злосчастного момента, как он увидел первый в своей жизни
насильственный труп, в голове у него, помимо воли, включился и заработал
какой-то совершенно новый, неведомый механизм. Коля думал только об этом
странном убийстве, о сумасшедшей девочке Люсе, пытался представить, как она
хватает нож и вонзает лезвие в единственного в мире человека, которому она,
сумасшедшая девочка, нужна. Считала она удары или нет? Почему их ровно
восемнадцать?
«Этого не может быть!» — повторял про себя Коля и несколько
раз нечаянно повторил вслух, отчего жена Алена странно посмотрела на него и
покрутила пальцем у виска. Ночью ему приснилась жуткая сцена бойни.
Девочка-зомби с оскаленным черным ртом, молодая женщина в розовом халате и
узорчатых носочках, черт с рожками, сонное пухлое лицо следователя Бородина.
Сон этот был настоящим кошмаром, но ровным счетом ничего не значил. Коля
проснулся, вышел покурить на кухню. Он считал себя сильным, а оказался слабым,
чувствительным, как барышня позапрошлого века, и поэтому стал раздражать самого
себя.
«Если все-таки не она, если приходил гость с конфетами и
цветами, почему Коломеец была в халате? Не ждала гостя, вышла из ванной, и он
тут же набросился на нее? Допустим, у тетушки был шок. От неожиданности она не
успела крикнуть. Почему, в таком случае, не закричала Люся? Восемнадцать ударов
требуют времени, Люся должна была понять, что происходит».
Это были даже не мысли, а невнятное омерзительное бурчание в
мозгах, как бывает в животе от сырой капусты. Люся дала довольно верное
определение, когда рассказывала, что происходит от укола.
«Мне пока никто психотропных препаратов не колол, но если
так пойдет и дальше, то вскоре у меня окончательно съедет крыша», — с тоской
подумал Коля и протянул бомжихе кружку с пивом.
Симка жадно выпила и, перекрикивая музыку, спросила:
— А пожрать дашь?
Коля молча пододвинул к ней тарелку с половиной чебурека.
Сима слопала за минуту. Музыка кончилась так же внезапно, как началась, и стало
удивительно тихо. Сима ладонью вытерла жирный рот. Потухшая сигарета лежала в
пепельнице, она схватила окурок и хотела уйти, но лейтенант приветливо
улыбнулся и произнес:
— Ну как, Сима, черт больше не являлся?
— Какой черт? Ты что бормочешь, мальчик? Совсем сдурел? —
прошептала Сима, вытаращив глаза, и быстро перекрестилась трясущейся рукой с
зажатым в пальцах окурком. — Думаешь, раз я такая, со мной все можно?
— Ну тот, с красными рожками. Помнишь, ты рассказывала? —
уточнил Телечкин и мысленно обматерил самого себя.
Сима несколько секунд глядела на него разноцветными
отчаянными глазами, наконец вскочила и кинулась прочь, прихватив со стола пачку
«Честерфильда», в которой оставалось еще штук десять сигарет.
Коля не стал за ней гнаться и окликать не стал. Зачем? Чтобы
расспросить ее о черте, который может и существует только в ее алкогольном
воображении? Или чтобы отнять свои сигареты?
Настроение у него испортилось окончательно. Он давно должен
был вернуться домой с полными сумками, но зачем-то потерял столько времени
хотел отдохнуть, выпить пивка, а получилось черт знает что. От чебурека с пивом
уже начал побаливать желудок, бомжиха стащила сигареты и удрала. Парень в
черном тоже исчез. Коля встал, но, вместо того чтобы идти на рынок, отправился
в другую сторону, к бомжовскому дому, в котором жила Сима.
Он шел проходными дворами и заставлял себя не спешить,
уговаривал, что просто хочет погулять немного. Он ведь не сошел с ума, не
собирается влезать в расследование, которое его совершенно не касается.
Конечно, нет! Делать ему нечего…
На детской площадке, у мусорных контейнеров, он остановился
и подумал, что именно здесь Симка увидела черта, а потом Бородин увидел Симку.
«Разумеется, все это полный бред. Лилию Коломеец убила ее
сумасшедшая племянница. На то она и сумасшедшая. Нет никакого маньяка.
Восемнадцать ножевых ранений ничего не значат. Трижды шесть — восемнадцать. Три
шестерки — знак сатаны. Ну и что? На фига мне эта арифметика-каббалистика? Дебильная
девочка просто била тетю ножом и не считала удары».
Коля заставил себя сесть на лавочку. Полуденное солнце
лилось сквозь матовую пыльную зелень. В песочнице дрожали ослепительные блики.
Было душно, вероятно, приближалась гроза. Коля машинально полез в карман за
сигаретами, но тут же вспомнил, что пачку утащила бомжиха, огляделся в надежде
стрельнуть курево у какого-нибудь прохожего, но вокруг, как назло, не было ни
души. Он собрался уходить и тут увидел парня в банданке. Тот был без очков.
Светло-карие глаза равнодушно скользнули по лицу лейтенанта.
