— Наколотая или бухая, — проворчал Коля, — из-за такой дуры
вылезать под дождь… Приблизившись, он заметил, что это вовсе не взрослая
женщина, а девчонка лет пятнадцати, босая, в каком-то балахоне, вроде халата
или ночной рубашки.
— Ну, точно, наколотая, — повторил лейтенант и громко
спросил:
— Тебе что, жить надоело?
— Я убила тетю Лилю, — медленно произнесла девочка, глядя на
лейтенанта сумасшедшими глазами. Она картавила, не выговаривала «ел», голос у
нее был звонкий, чистый, совсем детский.
— Чего?
— Второй Калужский переулок, дом восемь, корпус два,
квартира сорок.
Телечкин стоял в глубокой луже и чувствовал, как
пропитываются холодной влагой ботинки, как за шиворот капает дождь. Еще минута,
и он промокнет насквозь. Взглянув на светящуюся табличку, прибитую к ближайшему
дому, лейтенант прочитал: «1-й Калужский переулок».
— Ладно, пошли в машину, разберемся, — он взял ее за локоть,
она не сопротивлялась, покорно села в машину и громко повторила:
— Я убила тетю Лилю.
— Тебе сколько лет? — поинтересовался капитан Краснов и
брезгливо поморщился. От девочки исходил странный запах, нет, не бомжовская
вонь, что-то другое. «Лук, — догадался капитан, — репчатый лук. Для того чтобы
так разило, надо полкило сожрать, не меньше. Закусывала она им, что ли?»
— Четырнадцать, — ответила девочка и, помолчав, добавила:
— Коломеец Люся, восемьдесят пятого года.
— Так, и кого же ты убила, Люся Коломеец?
— Тетю Лилю. Второй Калужский переулок, дом восемь, корпус
два, квартира сорок. Она там лежит на кухне в грязном халате, молчит и не
шевелится. Надо «скорую» вызвать, но я боюсь врачей.
— А чего так? — спросил Телечкин с дурацким смешком.
— Уколы будут делать. Больно, — ответила девочка и задумчиво
добавила:
— Они злые, им нравится делать больно. Говорят, ничего,
потерпи, а как терпеть, когда больно? Потом вообще руки-ноги сводит и в голове
бурчит.
Сидевший за рулем сержант Сурков поймал в зеркале взгляд
Краснова и выразительно закатил глаза.
— Бурчит обычно в животе, — заметил лейтенант Телечкин.
— Это если капусты много съешь, тогда да, в животе, —
кивнула девочка, — а когда делают укол от плохого поведения, тогда в голове
начинается, знаете, бурр-бурр, как будто там внутри что-то шевелится и хлюпает.
— Тетя Лиля тебе кто? — спросил после долгой паузы капитан
Краснов.
— Как кто? Тетя. Мамы моей сестра.
— А мама где?
— Умерла, — сообщила девочка с легким вздохом, — еще давно,
когда я маленькая была. Сначала мама, потом бабушка. Осталась одна тетя Лиля.
— Отец есть?
— Не-а. Никого нет. Только тетя Лиля.
— Так чего же ты тетю свою, родную-единственную, убила? —
спросил Телечкин и сухо откашлялся.
Она не ответила.
Переулок был утыкан фонарями, машина ныряла из света в
темноту, лицо девочки то вспыхивало, то исчезало, и лейтенанту стало не по
себе. Он не мог толком разглядеть девочку, и ему вдруг пришло в голову, что она
не совсем живая, что-то вроде зомби.
Луковый запах напоминал приторную трупную вонь, длинные
волосы слиплись, глаза светились, как гнилушки, на лбу и на носу белели
какие-то пятна, похожие на плесень. Голос, чистый, высокий, спокойный, с
трогательной детской картавостью, звучал сам по себе, отдельно, словно
принадлежал другому, более привлекательному существу.
«Меньше надо ужастиков смотреть, — раздраженно заметил про
себя Телечкин, — ребенок как ребенок. Просто с головой не все в порядке, лицо какой-то
мазью намазано и лук поедает в огромных количествах».
— Вот здесь направо, во двор, это дом восемь, корпус один, а
корпус два следующий, — сообщила девочка и добавила:
— Только вы первые идите. Я боюсь.
Дверь оказалась открытой. Везде горел свет. Пахло чистотой,
лавандой и хорошим туалетным мылом. Это была обычная малогабаритная
«распашонка» с крошечной прихожей и двумя смежными комнатами. На кухне, сквозь
дверной проем, виднелись ноги в узорчатых шерстяных носках.
— Извините, вы не могли бы снять ботинки? На улице грязно, —
звонко произнесла девочка и принялась старательно вытирать босые ступни о
коврик.
— Чего? — переспросил Краснов и, вглядевшись в ее лицо,
заметил на лбу и на носу белые пятна какой-то густой мази.
— Там тапочки в шкафчике. Тетя Лиля не разрешает в уличной
обуви заходить в квартиру. Что вы на меня так смотрите? Это я пастой от
прыщиков намазалась.
Больше она не сказала ни слова, прошла в комнату, села за
стол, сложила руки на коленях и уставилась в одну точку. На вопросы не
отвечала, словно оглохла. До приезда опергруппы и следователя решили ее не
трогать. Лейтенант Телечкин отправился за понятыми.
Труп находился на кухне, в полусидячем положении. На вид
убитой можно было дать лет сорок, не больше. Холеная, светловолосая, с гладким
правильным лицом, она как будто просто села на пол, прислонившись спиной к
батарее и вытянув ноги. На ней был теплый махровый халат и узорчатые пушистые
носочки. На нежно-розовой мягкой ткани темнели огромные пятна крови. Судя по
количеству крови, было нанесено не меньше десятка ножевых ранений. Тут же
валялось орудие убийства — длинный кухонный нож с черной пластмассовой ручкой.
Дело не сулило никаких сложностей. Банальное бытовое
убийство. Слабоумная девочка-подросток зарезала свою тетю и сама в этом
призналась. Понятые, пожилая пара из соседней квартиры, сначала долго охали,
потом сообщили шепотом, что Люся сирота, больна с рождения.
— Все ясненько, чистенько, никаких вопросов, —
глубокомысленно заметил Краснов и вздохнул, — мечта, а не трупик.
— Да уж, мечта, — эхом отозвался Телечкин и попробовал
усмехнуться.
Вместо усмешки вышла безобразная гримаса. Встретившись
взглядом со своим отражением в овальном зеркале, лейтенант окончательно скис. На
физиономии его отчетливо читались страх, жалость к убитой женщине и прочие не
поддающиеся описанию чувства, которые переполняли его душу, подступали к горлу
и казались Коле Телечкину позорными для нормального мужика, а тем более — для
милиционера.
Опергруппа прибыла через двадцать минут. И надо же такому
случиться, что дежурным следователем оказался Илья Никитич Бородин. Он славился
на весь округ поразительной способностью запутывать и усложнять самые простые
дела. Маленький, полный, с тихим монотонным голосом, он своим интеллигентным
занудством сводил с ума даже самых терпеливых оперативников и экспертов.
