— Так здесь, вроде, Симка живет, — заметил один из
милиционеров, — та самая, что видела черта.
— Вот он за ней и пришел, — хмыкнул другой.
— Свидетельница, между прочим, по убойному делу, — напомнил
третий.
— Да уж, свидетельница.
Дверь в квартиру держалась на ржавом крючке достаточно было
просто толкнуть плечом. Вонь ударила в нос. На полу, посреди пустой комнаты, в
луже крови, лежала женщина. Рядом, скорчившись, поджав коленки, сидел мужчина и
тихо покачивался.
— Ну что, Рюрик, допился, кончил свою сожительницу? — Один
из милиционеров пнул сидевшего ногой. — Давай поднимайся, рассказывай, как дело
было.
Рюрик поднял мокрые глаза и хрипло прошептал:
— Это не я!
— А кто же?
— Не знаю. Я пришел, она уже лежала! Так и было, когда я
пришел! Не убивал я! Так и было! — Шепот перешел в крик, Рюрик вскочил, дико
огляделся, увидел какую-то тряпку в углу, метнулся, вероятно желая схватить ее
и тоже выкинуть в окно, однако его скрутили, надели наручники. Он выл и бился,
повторяя, что не убивал, все так и было.
— Кончай орать, давай колись, сразу полегчает, — предложили
ему по-хорошему, — ты ведь у нас грамотный, сам знаешь, чистосердечное
признание смягчит приговор, а будешь хорошо себя вести, мы тебе вообще явку с
повинной оформим.
Но Рюрик упорствовал, продолжал орать, что не убивал,
вернулся домой совсем недавно, увидел мертвую Симку.
— Я любил ее, дуру, я жил с ней, а она мне такое сделала…
такое…
— Ну, вот у нас и мотив замаячил, расскажи-ка, поделись, что
такое она тебе сделала? Мы поймем. Довела, да? Изменяла тебе? Все они, суки,
такие. Поделись, облегчи душу, — капитан милиции смотрел Рюрику в глаза, не
моргая, почти гипнотизировал его, уговаривал признаться.
— Ничего она не сделала! Ничего! — У Рюрика изо рта летели
брызги, он вопил высоким петушиным голосом, продолжал дергаться, извиваться.
— Погоди, ты сам только что сказал: она мне такое сделала.
Говорил? Конечно, говорил. Мы все слышали. Ну, давай, быстро колись, за что ты
ее?
— Померла она, понимаешь ты, померла, вот что сделала мне,
дура! Хуже ничего быть не может.
— Так потому и померла, что ты ее ножиком.
— Я не убивал! Так и было, не убивал я! Никакие уговоры не
помогали, Рюриков явно не собирался чистосердечно признаваться в убийстве своей
сожительницы Симаковой Нины Дмитриевны. От крика, от гнусной бомжовской
истерики у капитана сдали нервы, он нанес Рюрику несколько ударов в живот.
Несчастный бомж согнулся пополам и затих. Приехала опергруппа, судебный медик
сообщил, что смерть наступила более пяти часов назад в результате
многочисленных ножевых ранений. Орудия убийства не нашли и резонно
предположили, что оно валяется в куче под окном. Рюрик едва не свалился на
лестнице, милиционерам пришлось тащить его, он еле волочил ноги, голова его
болталась из стороны в сторону. Капитан внимательно вгляделся в его лицо, когда
садились в машину. Лицо у Рюрика было пепельно-серым, глаза красными, и
показалось даже, что на губах выступила розовая пена. Капитан отвернулся и
отбросил неприятные подозрения. Подумаешь, вмазал пару раз. Ничего, оклемается.
Он, капитан, не впервые терял терпение, опыт у него был солидный, он неплохо
знал анатомию, бил с умом, так, чтобы не повредить жизненно важные органы,
чтобы было очень больно, однако для здоровья безвредно.
Глава 9
Ксюша Солодкина, не глядя, бросала в рюкзак все, что
попадалось под руку: шорты с поломанной молнией, грязные голубые носки, пустой
пластиковый тюбик из-под детского крема фирмы «Чикко», новую, белоснежную, ни
разу не надетую теннисную юбку. Руки дрожали, в глазах рябило от слез. Что-то
больно резануло по пальцам, и Ксюша опомнилась, обнаружив, что пытается отодрать
от юбки тонкую крепкую леску, на которой болтается фирменный ярлык. Она
вытряхнула содержимое рюкзака на диван и застыла посреди просторной нарядной
комнаты. Кроны молодых берез защищали огромное полукруглое окно от солнца. Оно
было таким ярким, что лучи пробивали насквозь шелковые бледно-розовые шторы.
Световые блики и тени веток сложились в четкий, неподвижный узор, словно кто-то
бросил на пол лоскут рваного кружева.
Трехмесячная Маша спокойно спала в кроватке.
Одного взгляда на спящую дочь было довольно чтобы слезы
высохли и руки перестали трястись. Ксюша глубоко вздохнула, открыла верхний
ящик старинного комода. Там аккуратными стопками лежали детские кофточки,
ползунки, чепчики, крошечные платьица, пинетки. Все очень дорогое, красивое,
все из натурального хлопка высшего качества. Ксюша отобрала только самое
необходимое.
В огромном дачном доме стояла мертвая, какая-то затхлая
тишина. Жара усиливала запахи, от велюровой диванной обивки пахло сладким
перегаром. Олег любил приторные фруктовые ликеры, особенно банановый и дынный,
часто пил их, лежа на диване, прямо из горлышка. Он держал бутылку довольно
высоко над головой и лил себе в рот, разумеется, большая часть проливалась
мимо.
Из шкафа воняло пропотевшими рубашками Олега. Снизу, из
кухни, наплывала вонь жареного лука. Домработница Раиса с тихим упорством
готовила обед, который кроме нее некому будет есть.
Аккуратно сложив вещи, Ксюша застегнула рюкзак, надела
кроссовки, накинула легкую белую ветровку. Во внутреннем кармане лежали деньги,
восемьсот долларов и две тысячи рублей. Мелкие рублевые купюры она переложила в
наружный карман. Осторожно, стараясь не разбудить, поменяла Маше памперс,
натянула на нее тонкий трикотажный комбинезон. Маша проснулась, только
оказавшись в «кенгуру», но отнеслась к этому вполне спокойно, улыбнулась и даже
позволила надеть себе на голову панамку, завязать ленточки под подбородком.
Ксюша в последний раз оглядела комнату, встретилась со своим отражением в
наклонном овальном зеркале над комодом, машинально поправила волосы,
отвернулась и вышла, тихо прикрыв за собой дверь.
Лестница со второго этажа вела в большую столовую. Стены,
обитые темной «вагонкой» круглый стол, камин, рояль, на котором в последний раз
играли лет двадцать назад, старинный диван с высокой прямой спинкой, на нем
гора маленьких разноцветных подушек. Четыре соломенные кресла-качалки, накрытые
пестрыми вязаными шалями. Уют и чистота. От ночной оргии не осталось никаких
следов. Домработница Раиса знала свое дело.
Сквозь дверной проем Ксюша заглянула в кухню. На плите, на
маленьком огне, шипела закрытая сковородка. Раисы не было, вероятно, вышла в
туалет или побежала к соседям за какой-нибудь мелочью. В саду, скрючившись в
неудобной позе в гамаке, сидел Олег. Рот и глаза чуть приоткрылись, голова
упала так низко, что подбородок касался груди. Сетка под его тяжестью провисла
до земли. Ксюша заметила на его бледной небритой щеке огромного, разбухшего
комара. С веранды послышалось тихое треньканье радиотелефона. Ксюша быстро
обогнула дом и покинула участок через заднюю калитку, которая пряталась за
смородиновыми кустами и выходила на окраину поселка, к заросшему пруду.
