— Почему вы спрашиваете?
— Потому, что вы из милиции, — официант смотрел на Косицкого
с таким любопытством, словно впервые в жизни видел милиционера, — и еще потому,
что я был почти уверен, с ней что-то должно случиться.
— Вы с ней знакомы? — удивился Косицкий.
— Совершенно не знаком, — лицо официанта стало загадочным и
хитрым, — но я ведь угадал?
— Что именно?
— Я угадал, что у женщины, которая потеряла в нашем туалете
свой служебный пропуск, какие-то серьезные неприятности. Правильно?
— Да уж, неприятности. Ну ладно, расскажите все, что помните.
Когда она пришла, в котором часу, одна или с кем-то?
— Это было пятого июня в начале первого дня. Мы только
открылись. Сначала пришел мужчина в белом костюме, а потом сразу она. У них
была назначена встреча, и я бы не сказал, что они очень обрадовались, увидев
друг друга. Беседовали около получаса, довольно резко. Я слышал только куски
разговора. Она то и дело порывалась уйти, он не отпускал. У меня создалось
впечатление, что речь шла о каком-то ребенке. Знаете, вполне банальная
ситуация. Разведенные супруги, она не дает ему видеться с ребенком. Что-то в
этом роде. Правда, непонятно, почему она грозила ему судом. Из-за алиментов,
что ли?
— Так, погодите, вот об этом, пожалуйста, подробней.
— Не могу, — официант помотал головой, — во-первых, у меня
нет привычки прислушиваться к разговорам посетителей, во-вторых, когда я
подходил, они тут же замолкали… Хотя, знаете, наверное, дело не в алиментах.
Там другое. Он принес ей какой-то журнал, толстый, в глянцевой обложке.
Название я не разглядел, но точно помню, как он сказал: «Вот, я принес, чтобы
ты посмотрела, где я работаю». Она стала листать и между страницами обнаружила
конверт. Там были деньги.
— Откуда вы знаете?
— Заметил, когда она заглянула в конверт. Там доллары были,
наверное, приличная сумма. Но она даже считать не стала, повела себя очень
странно.
— То есть?
— Возмутилась: убери сейчас же! Нам не чем разговаривать!
Вскочила и хотела уйти.
— Что же странного?
— А вы не понимаете? — официант прищурился и склонил голову
набок. — Кто же в наше время от денег отказывается? Вряд ли он ей взятку давал,
у них отношения никак не деловые. Там семейное что-то. Она про его маму
нехорошо говорила, хуже, чем о нем. Вроде, в суд собирается подавать не на
него, а на его маму. Знаете, я думаю, раз он предлагал ей деньги, значит,
рыльце в пушку. В общем, он давал, она не брала, и даже сочла это
оскорбительным. Может, мало дал? — официант подмигнул. — А может, требовал от
нее что-то совсем уж крутое. Да, я помню, он все допытывался, что произошло,
почему десять лет ее все устраивало, и вдруг она как будто взорвалась,
собирается в суд подавать. Но эту часть разговора я помню совсем плохо, могу
напутать. Я подходил редко, они ведь ничего не заказывали, он чашку кофе, она
стакан минералки. Расстались они странно. Она все повторяла: мне тебя жаль, но
ты не приходи. А он сидел и бормотал ей вслед: «Сука, гадина, ненавижу…» И лицо
у него было соответственное.
— То есть?
— Очень злое, — официант прищурился, — в общем, они не
договорились. Она перед уходом зашла в сортир и рыдала там у зеркала. Это вы
уже знаете, поскольку успели пообщаться с нашей уборщицей тетей Марусей.
— Как он выглядел? — тихо спросил Косицкий и нащупал в
кармане куртки конверт с фотографиями. Там среди пяти посторонних мужских лиц
притаились сразу два Фердинанда. Один паспортный, молодой, но уже плешивый,
хмурый, в галстуке. Второй нынешний, слегка постаревший, в черной водолазке, с
прозрачной бородкой и безумной улыбкой на тонких губах.
— На вид лет сорок, может, больше, — задумчиво начал
официант, — рост около ста восьмидесяти. Не худой, но и не толстый. Средний.
Волосы светлые, очень плохие.
— Лысина?
— Почему лысина? Нет. Просто жидкие, тонкие, как цыплячий
пух. Такие волосы лучше коротко стричь.
— Но у него длинные?
— Средние. До середины шеи. Глаза темно-карие, большие,
выпуклые. Нос маленький, знаете, пуговкой. Лицо большое, круглое. Вообще,
голова у него здоровая, а шея тонкая, как у рахитичного ребенка. Губы толстые…
Ну что еще? Одет был дорого, но небрежно. Белый летний костюм, под пиджаком
синяя футболка. Голос очень низкий. Настоящий бас. И с нервами плохо. Вообще,
вид довольно нездоровый. Руки тряслись у него, хотя пьян не был. Я по запаху
сразу чую.
— Может, наркотики?
— Вполне возможно. А что случилось с женщиной, вы ведь так и
не сказали.
— Убили ее, — буркнул Иван, — восемнадцать ножевых ранений.
Официант тихо присвистнул и покачал головой.
— Да, здорово она его достала. Слушайте, а он ведь псих! Ну
точно, у него наверняка диагноз есть.
— Почему вы так уверены, что это сделал именно он?
— Я ничего такого не говорил… — официант испугался и даже
побледнел, — это ваше дело, искать, я рассказал, что помню.
Капитан не спеша вытащил конверт с фотографиями. Конечно, у
Фердинанда глаза маленькие, близорукие, серо-зеленые, и нос с горбинкой, и ростом
он не больше ста шестидесяти пяти, однако мало ли? Разложив аккуратным веером
снимки, он напряженно уставился на официанта, как будто сейчас решалась его
собственная судьба.
— Посмотрите, пожалуйста, очень внимательно, — начал Иван,
однако официант уже отрицательно мотал головой.
— Нет. Его здесь нет. Ни одного из этих людей я никогда
нигде не встречал.
«Это еще ничего не значит, — повторял про себя Иван,
вышагивая маршевым шагом по тихому зеленому переулку, — если рассуждать здраво,
то совсем не обязательно перед убийством беседовать в кафе, даже так резко.
Разумеется, это был не он. Похоже, что в кафе Лиля встречалась с отцом девочки.
Было бы неплохо найти его. Судя по отрывкам разговора, которые запомнил
официант, судьба ребенка этому человеку небезразлична… Ну да, его надо найти.
Есть определенная связь между запиской, которую Лиля обнаружила в кармане
старой кофты, и этой встречей. Стоп! Значит, Лунц не врал? Она нашла записку и
была в шоке. Конечно, от такой информации может случиться шок: вдруг через
десять лет узнать, что сестра не покончила с собой. Ей помогли. Просто
удивительно… Ольга Коломеец как в воду глядела. Ведь правда, выпала из окошка.
Стало быть, помогли? Некая женщина, имени которой она не назвала. В записке
речь шла о деньгах. И неизвестный в кафе, десять лет спустя, предлагал деньги.
От обеих сестер кто-то хотел откупиться?»
