— Антиквариат, значит, — задумчиво протянул Бородин, — ЗАО
«Галатея»… интересно… А скажи, пожалуйста, история с девочкой, которую
Солодкина хотела пристроить, больше никак не всплывала?
— Нет. Но есть одна деталь. Знаешь, почему Аля так хорошо
запомнила эту историю? Потому, что, общаясь с Солодкиной, она пару раз
спрашивала, как поживает та девочка, удалось ли ее пристроить, но мадам делала
вид, будто все забыла.
— Почему делала вид? Может, она действительно забыла?
— Илюша, какой ты странный, — Лидия Николаевна покачала
головой, — во-первых, такие люди, как Солодкина, никогда не забывают о своих
благородных поступках. Сделают на копейку, а потом рассказывают на миллион
долларов, телесюжеты заказывают о том, какие они добрые, сострадательные,
щедрые, как помогают детским домам, вкладывают деньги в столовые для бедных.
— Ну, ты немного преувеличиваешь, — проворчал Илья Никитич.
В голове у него возникла странная цепочка. Он вспомнил, что фирма «Галатея»
принадлежит известному московскому авторитету, вору в законе Пныре. С возрастом
матерый рецидивист становился все сентиментальней, занялся
благотворительностью, спонсировал строительство тубдиспансера у себя на родине,
в Воронеже, и вроде помогал каким-то детским домам. Каким именно, одному или
нескольким, неизвестно. Однако узнать несложно.
Лидия Николаевна между тем встала из-за стола, принялась
убирать посуду.
— Дай Бог, Илюша, чтобы тебе помогла моя информация, —
пробормотала она сквозь зевоту, — если вспомню еще что-нибудь, обязательно
расскажу, однако завтра. Сейчас, прости, глаза слипаются. Только прошу тебя, не
вздумай звонить Алевтине. Обещаешь?
— Да, мамочка, иди спать, я уберу и посуду вымою.
Оставшись один, Илья Никитич несколько минут сидел, не
двигаясь. Ему надо было собраться с мыслями и хоть как-то упорядочить в голове
информацию, которую только что выложила ему мама.
Журнал с ртутной голой девушкой на обложке он прихватил из
квартиры убитой почти машинально. Просто ему показалось, что эта вещь резко
выделяется на фоне «кукольного домика». Он не мог представить, что Лилия
Коломеец сама купила себе дурацкий молодежный «Блюм». Зачем? Что ее там
заинтересовало? Стоит, между прочим, недешево, на эти деньги Лилия могла бы
приобрести пару номеров своей любимой «Бурды моден» или еще что-нибудь
полезное. Однако ртутная девушка извивалась на комоде под зеркалом, номер был
за прошлый месяц.
Обнаружив совпадение фамилии в списке сотрудников редакции и
в записной книжке, он, грешным делом, чуть не подпрыгнул от радости. Совпадение
показалось ему многообещающим. Почему-то он решил, что журнал принес Лилии
Коломеец именно этот Солодкин, то есть совсем недавно он побывал у нее дома
либо они встречались где-то. Возможно, от этого Солодкина удастся получить
какую-то дополнительную информацию об убитой и о ее племяннице. Вдруг ему
известно что-либо о таинственной маме Зое, о лесной школе?
Впрочем, он отлично понимал, насколько зыбки эти
предположения, и пока ограничился лишь парой телефонных звонков. В квартире
Солодкиных трубку не брали. В редакции какая-то сонная девушка сообщила, что Олега
Васильевича нет, и когда он появится, неизвестно. Он послал запрос в Инфоцентр
и вскоре узнал, что Солодкин Олег Васильевич родился в пятьдесят девятом году в
Москве, образование высшее, к уголовной ответственности никогда не привлекался.
Проживает по такому-то адресу. Кроме него в квартире прописаны его мать, Галина
Семеновна, тридцать пятого года рождения, жена Ксения Михайловна,
восьмидесятого года рождения и дочь Мария Олеговна трех месяцев от роду.
Бородин принялся мыть посуду, выстраивая в голове
разнообразные следственные версии. Галина Семеновна Солодкина — это интересно,
она, безусловно, связана со старым воровским авторитетом Пнырей. Он оказывает
спонсорскую помощь каким-то детским домам. Солодкина десять лет назад хлопотала
об умственно отсталой четырехлетней сироте. Люсе Коломеец только что
исполнилось пятнадцать. Возраст совпадает. Но мало ли таких сирот? Из чего
можно сделать вывод, что речь шла именно об этом ребенке? Из того, что в
квартире убитой был журнал «Блюм» и в ее записной книжке имелся телефон
заместителя главного редактора, сына Солодкиной? Однако при чем здесь Пныря?
Допустим, старый вор помогает детским домам небескорыстно.
Когда дети подрастут, он использует мальчиков в качестве боевиков, девочек в
каком-нибудь ином качестве. Сейчас это распространенная практика. Авторитет
растит себе обслугу. Сироты — самый подходящий материал. Ну и что? При чем
здесь Люся и журнал «Блюм»? При чем здесь Лилия Коломеец?
«Ясно одно, надо срочно выяснить, какими именно детскими
домами занимается Пныря, и самое главное, надо встретиться с Олегом Солодкиным,
— решил Илья Никитич, — для начала стоит посмотреть, какую реакцию вызовет у
него известие об убийстве, и выяснить насчет алиби».
Блюдце из прозрачного небьющегося стекла проскользнуло
сквозь решетку сушилки и разбилось вдребезги. Илья Никитич едва успел закрыть
лицо, мелкие острые осколки разлетелись по всей кухне.
«Это нехорошо, — подумал Бородин, доставая веник и совок, —
это вовсе не к счастью. Евгения Михайловна Руденко права, есть острое и мерзкое
ощущение опасности, а информации не то чтобы нет, но она какая-то слишком
путаная, неопределенная. Я чувствую, что надо спешить, пока не появились еще
трупы с восемнадцатью ножевыми ранениями. Уходит время, день за днем, а
следствие топчется на одном месте. Мы не можем выйти на лесную школу или
семейный детский дом потому, что на Люсю нет никаких документов. Вероятно,
кто-то постарался, чтобы их не было. Зачем? Кому понадобилось так странно,
почти по-шпионски, легендировать дебильную сироту?»
Илья Никитич смел осколки, умылся, отправился спать, но
долго не мог заснуть. В голове у него продолжали вертеться версии,
предположения, мотивы, словно разноцветные стеклышки в волшебном фонаре,
выстраивались в какой-то заманчивый узор, но тут же распадались.
Глава 13
Очнувшись, Раиса долго лежала неподвижно и глядела в
деревянный потолок. На потолке желтел длинный отсвет высокого окна, залитого
холодным лунным огнем. Болело все сразу — руки, ноги, голова. Она тревожно
прислушивалась ко всем оттенкам боли. Отчетливо ныло сердце, каждый его удар
отдавался острой пульсацией в левом плече. Это было так страшно, что Раиса
почти забыла, почему упала, и на всякий случай громко позвала Ксюшу. Крик ее
прозвучал одиноко, жалобно, и пришлось признаться самой себе, что в доме нет ни
души, пришлось все вспомнить, в том числе и бесформенный силуэт в саду, в
гамаке. Прежде всего следовало добраться до буфета, выпить валерьяновых капель,
положить под язык шарик нитроглицерина, включить радиотелефон и вызвать
«скорую».
Она попыталась встать. Голова кружилась, боль в сердце
усилилась, но кости были целы.
