— Тебе одну путевку или ты хочешь с мужем поехать? — спросил
Василий Ильич.
— Я бы с дочкой съездила, — машинально ответила Раиса.
Был апрель, она подумала, что и правда очень устала, а за
городом сейчас хорошо.
Когда она вернулась из дома отдыха, Оленьки не было.
— Они расстались, — спокойно объяснила хозяйка, — я с самого
начала знала, что это произойдет, слишком разные люди. Нет, естественно, мы
поможем материально, однако у нее все не так плохо. Есть собственное жилье,
старшая сестра. А материально мы поможем.
Через пару месяцев, в июне, Раиса решилась спросить, кто
родился у Оленьки.
— Девочка, — ответила хозяйка.
Раиса думала о том, какие они ужасные, бессердечные люди, но
боялась потерять работу и притворилась забывчивой, слепоглухонемой. Солодкины
жили так, словно никакой Оленьки и никакой девочки, дочери Олега, их родной
внучки, на свете нет и не было. Вскоре скончался от инфаркта Василий Ильич.
Олег болел все чаще и тяжелей, Раиса не сомневалась, что это наказание. Никогда
не будет он здоров и счастлив. Однако смерти она ему не желала, никому никогда
не желала смерти, не дай Бог…
Из-за светлого облака вывалилась огненная луна, склоненное
лицо Олега осветилось дымчатым неверным светом, и Раисе вдруг почудилось, что
веки его дрожат. Она тяжело поднялась на ноги. Собаки на соседних участках уже
не выли, было тихо, только листья шуршали, и в этом шорохе стал мерещиться
Раисе еще какой-то звук, странный, едва уловимый. Она решилась прикоснуться к
Олегу, вспомнила, что даже пульса не пощупала, и, склонившись, отыскала его
руку.
Пульс был. Слабый, отрывистый, но был. А странный звук
оказался тихим, хриплым похрапыванием. Раиса принялась трясти Олега за плечи
изо всех сил, она не понимала, как он мог спать так крепко и так долго. Гремела
гроза, лил дождь, выли собаки, она кричала как резаная, а он все спал. Но жив,
слава Богу, жив, свинья такая!
— Олег! — завопила она изо всех сил, прямо ему в ухо.
— А? Чего? — отозвался он хрипло.
— Ты спишь почти сутки! Напугал меня до смерти! Надо
позвонить, «скорую» вызвать!
— Зачем?
— Это ненормально, так долго спать.
— Нормально.
— Ты знаешь, что Ксюша с ребенком пропала?
— Угу.
— О Господи, что ж вы за люди, в самом деле! Ладно, вставай,
пошли в дом. — Раиса подставила ему плечо, он тяжело навалился, кое-как
доплелся с ее помощью до веранды, там рухнул на кушетку и опять уснул. На этот
раз храп был более громким и здоровым.
Глава 14
Рано утром, просматривая сводку происшествий по городу, Илья
Никитич почти сразу наткнулся на убийство в Калужском переулке. В сводке
говорилось, что Симакову убил ее сожитель Рюриков, находясь в состоянии
сильного алкогольного опьянения.
— Множественные ножевые ранения… — пробурчал себе под нос
Бородин, — интересно, сколько именно.
Он тут же вспомнил, с каким раздражением повторял бомж Рюрик
«дура баба», вздохнул, отправился наливать воду в электрический чайник.
Взглянув в зеркало над раковиной, он пробормотал:
— Опять, что ли, роковая страсть? Бомж приревновал подружку?
Или все произошло по старой банальнейшей поговорке — от любви до ненависти один
шаг? Надоела бомжу его баба, до истерики надоела, вот он и устроил кровавый
спектакль. А может, приятели истерзали насмешками мол, нас на бабу променял. У
алкоголиков бывает чрезвычайно болезненное самолюбие.
— И за борт ее бросает, в набежавшую волну — пропел он
приятным тенором, выключил воду и отправился назад, в кабинет, продолжая
бормотать,
«Однако, если учесть, что „раскрасавица княжна“ Симка с
разноцветными фингалами была единственной моей свидетельницей, то версия
роковой страсти покажется не такой уж убедительной. Восемнадцать ранений. Реки
крови. Ритуал, спектакль, шоу. В убийстве Лилии Коломеец тоже был элемент
костюмированного представления. Маска черта. Да нет, это полнейшая ерунда.
Симка не видела его лица. К тому же он должен понимать, что показания она уже
дала. Стоп. А почему, собственно, он должен это понимать? И почему обязательно
в маске? А если Симка вообще выдумала черта с красными рожками?»
Это последнее соображение вызвало у Ильи Никитича приступ
злорадного смеха. Он смеялся над собой, вспоминая, как долго разглядывал маски
в магазине «Хеллоуин», как, сидя в кафе с Евгенией Михайловной, ни с того ни с
сего напялил на себя эластичного «черта».
— Во-первых, могла выдумать, — пробормотал он, вернувшись к
себе в кабинет с полным чайником, — во-вторых, ей могло это просто
померещиться. Когда человек так много пьет, ему иногда мерещится всякая
нечисть. Но есть еще третий вариант, самый интересный. Допустим, она все-таки
видела его лицо, но потом от страха сочинила сказку про черта…
Бородин машинально поднял трубку и набрал служебный номер
Солодкина. Бесполезно. В редакции к телефону не подходили. Взглянув на часы, он
обнаружил, что всего лишь девять утра. Вероятно, рабочий день для сотрудников
«Блюма» еще не начался. Он позвонил Солодкину домой, долго слушал протяжные
гудки и хотел уже положить трубку, когда раздалось звонкое, раздраженное:
— Да! Слушаю! — совсем близко захлебывался плачем младенец.
— Доброе утро, могу я поговорить с Олегом Васильевичем?
— Он на даче! — крикнули в ответ. — Машуня, перестань,
Господи, ну что же это такое! Извините…
— Ксения Михайловна? — быстро спросил Бородин, опасаясь, что
она бросит трубку.
— Да, это я. Но только я не могу сейчас говорить, у меня
ребенок плачет.
— Я слышу. Когда вам можно перезвонить?
— Вам нужен Олег, запишите его сотовый, — она назвала номер
и бросила трубку. Бородин успел записать, тут же набрал, но услышал
механический голос: «Абонент временно недоступен».
— Недоступен, недоступен, — сердито пробормотал Бородин, —
ну что, послать оперативника на дачу? Или ехать самому? А может, сначала
повидаться с юной женой? Кстати, любопытно, почему он на даче, а она с ребенком
в Москве в такую жару?
Он заварил чай, машинально, без обычной тщательности и опять
взялся за телефон. На этот раз ему ответили сразу.
* * *
Начальник отделения смотрел на младшего лейтенанта Телечкина
круглыми выпуклыми глазами и мучительно долго молчал. Коля заставил себя
выдержать этот взгляд. Он был уверен в своей правоте и отступать не собирался.
