— Молодой человек ждал меня у входа в больницу, спросил, не
знаю ли я Люсю. Я сказала, да, знаю, как раз к ней сейчас иду.
— А еще? — еле слышно выдохнула Люся и осторожно, кончиками
пальцев, погладила целлофан на коробке. — Что еще он сказал?
— Спросил, как ты себя чувствуешь. Передал тебе привет от
мамы Зои. Сказал, что ты хорошая девочка, ни в чем не виновата. Ты не убивала
тетю Лилю. Теперь можешь рассказать, как было на самом деле. Все, что помнишь,
можешь рассказать.
— Это он вам так сказал? — судорожно сглотнув, спросила
Люся.
— Конечно. Разве кто-то другой об этом знает?
— Нет… никто… А где тетя Лиля? — девочка задышала часто,
тяжело, лицо залилось слезами, задрожали плечи. — Где тетя? Тетечка Лилечка
моя, родненькая, позвоните, пусть она меня заберет домой, ну пожалуйста, я не
хочу к маме Зое, я не хочу жить здесь, где моя тетечка?
Коробка конфет упала на пол, но Люся этого не заметила. У
нее началась самая настоящая истерика. Доктор Руденко поняла, что разговаривать
дальше бесполезно. Она решила не колоть успокоительное. Девочка и так запичкана
психотропными препаратами.
Евгения Михайловна сидела и гладила ее по волосам. В
маленький бокс заглянул фельдшер, хотел войти, но доктор покачала головой. Люся
плакала и причитала, повторяла одно и то же, звала тетю Лилю, казалось, она
ушла в себя, в какие-то свои жуткие, невыносимые воспоминания. Она проживала
травмирующую ситуацию заново, неизвестно, в который раз.
— Не надо! Ей больно, пожалуйста, не трогай ее! Я все сама
отдам, я знаю где, не трогай!
Евгения Михайловна пожалела, что у нее нет с собой
диктофона. Она старалась не пропустить ни слова. Люсино бессмысленное
бормотание со стороны казалось бредом, но содержало в себе бесценную
информацию.
— Тетя! Миленькая, хорошенькая, пожалуйста, открой глазки!
Почему она не слышит? Нет, я не убивала… я не знаю… мне было плохо… не помню…
почему я? Русланчик, прости меня… Она поправится? Да, я поняла, если я
признаюсь, что убила, она поправится… Я убила тетю Лилю… я убила… Люся плохая,
воняет… Русланчик, не уходи, помоги ей… — Дальше последовал жуткий, сдавленный
крик. У Люси закатились глаза, она рухнула на койку.
Евгения Михайловна посчитала пульс, вытерла ей лицо бумажным
платком и, наклонившись к уху девочки, тихо спросила:
— Руслан ударил тебя?
— Шею больно, — не открывая глаз, прошептала девочка.
— Сейчас больно?
— Позовите тетю Лилю. — Светло-карие глаза широко открылись
и уставились на Евгению Михайловну. Взгляд был осмысленным, испуганным, и опять
доктор Руденко не заметила в нем ни капли безумия. — Я сделала все, как нужно,
тетя Лиля уже поправилась. Пусть она придет.
— Люся, а кто тебе сказал, как нужно делать?
— Добрый Лоа.
— Кто это такой?
— Добрый дух, который оживляет мертвых. Человек умирает, как
засыпает, а потом просыпается, и становится молодым, здоровым, сильным, и живет
очень долго, никогда ничем не болеет. Если слушаться Лоа, он будет добрым и
оживит мертвого, за которого ты просишь, — все это она проговорила быстрым,
свистящим шепотом, четко, без запинки, словно повторяла заученный наизусть
текст.
— Как он выглядит, этот Лоа? — осторожно поинтересовалась
Евгения Михайловна.
— Никак. Его нельзя увидеть.
— Но тогда как же с ним можно разговаривать?
— Он иногда вселяется в человека и говорит через него.
— Значит, он в тебя вселялся?
— Нет, в меня нельзя, я плохая, больная, глупая, от меня
воняет. Лоа любит здоровых, сильных, которые спортом занимаются. Вот Руслана он
очень любит, Руслан такой красивый, сильный. Ну, вы же его видели, это он вам
передал для меня конфеты.
— Да, конечно. Значит, Лоа вселился в Руслана, убил тетю
Лилю и приказал тебе сказать, что это ты убила, — медленно проговорила Евгения
Михайловна и почувствовала, как у нее холодеют руки и мурашки бегут по спине.
— Лоа добрый, но строгий, — задумчиво произнесла Люся, — он
всегда делает, как лучше для человека. Только кажется, будто он убил. На самом
деле это такое испытание для людей. Вот я глупая, не умею говорить не правду, и
мне пришлось пройти испытание, сказать всем, что я убила тетю Лилю. Но теперь я
очистилась. Из меня вышла плохая кровь, и я должна поправиться.
— Из тети Лили тоже вышла плохая кровь?
— Конечно, — Люся широко, радостно улыбнулась, — но только
вы никому об этом не рассказывайте.
— Хорошо, никому не расскажу, — пообещала доктор Руденко и
внезапно спросила:
— Ты помнишь свою маму?
— Я не хочу к маме Зое, — живо отозвалась девочка, — я
больше туда никогда не хочу, там все думают, что я плохая.
— Кто все?
— Там делают уколы. В подвале страшно, там злые чудовища.
Кукле оторвали голову, я плакала, они смеялись. Пожалуйста, позвоните тете
Лиле, пусть она меня заберет.
— Люся, у мамы Зои в подвале живут чудовища?
— Да. Вампиры, ведьмы, черти, мертвецы. Я боюсь, я не хочу.
— А кто оторвал кукле голову?
— Бака, — прошептала Люся и тут же зажала рот ладонью.
— Кто это?
— Злой дух, человек-волк.
— И зачем он это сделал?
— Чтобы убить.
— Кого?
— Не знаю, кукла была как будто этот человек, которого
хотели убить. Они так играли.
— Кто они?
— Все ребята.
— Ребята у мамы Зои?
— Нет! Я к маме Зое не хочу, — Люся вдруг замерла с открытым
ртом, несколько секунд глядела куда-то мимо Евгении Михайловны, в глазах у нее
застыл ужас, словно там, за спиной врача, она увидела нечто очень страшное, —
пожалуйста, никому не говорите про Лоа, — прошептала она, и как будто весь
воздух вышел из нее вместе с этим шепотом. Она упала на подушку, лицо ее стало
бледным и равнодушным. — Люся, ты знаешь свою фамилию?
— Коломеец Люся, восемьдесят пятого года. — А как фамилия
мамы Зои?
— Я спать хочу, я сразу усну, я буду хорошо себя вести, —
пробормотала девочка и широко зевнула.
— Мама Зоя тебя удочерила и дала тебе свою фамилию, —
Евгения Михайловна взяла Люсю за руку, — ты должна мне ее назвать, тебя никто
не будет ругать за это.
