— Можно узнать, зачем вам это? — майор откашлялся и оттянул
ворот рубашки, как будто он душил его.
— Если позволите, я объясню чуть позже. Так вы можете мне
ответить или нет?
— Я, честно говоря, сейчас уже и не помню. День был тяжелый,
все из головы вылетело. Я ведь на земле сижу, в дерьме копаюсь. У меня на
участке каждый третий подросток наркоман. И еще рынок на моей территории. Тут
вам карманники, кукольники, кидалы, в общем дерьма хватает. Когда только будет
в стране порядок?
— И не говорите, — Бородин вздохнул, выдержал сочувственную
паузу и елейным голосом спросил:
— Иван Романович, значит, вы не запомнили ни слова из
разговора, который длился двадцать пять минут? Вы вызвали Телечкина или он
явился к вам по собственной инициативе?
— Откуда вам известно, сколько длился разговор? — майор
покраснел и чуть повысил голос.
— Мне ничего не известно, — Илья Никитич широко улыбнулся, —
я назвал эту цифру случайно, однако вижу по вашему лицу, что угадал.
— Вы умеете читать по лицам? — усмехнулся майор.
— Иногда, — скромно признался Бородин и тоже усмехнулся, —
однако, Иван Романович, не надо быть психологом, чтобы заметить, как не хочется
вам рассказывать об утреннем разговоре с младшим лейтенантом.
Взгляд майора стал осмысленным и злым, вытаращенные глаза
уставились Бородину в переносицу, губы сжались, на лбу выступили бисерины пота.
— А вам не кажется, товарищ старший следователь, — произнес
он тихо и вкрадчиво, — что вы лезете не в свое дело?
— Не кажется, — покачал головой Бородин, — потому, что я
задаю вам вопросы, связанные с тем делом, которым сейчас занимаюсь по долгу
службы. Поверьте, мной движет отнюдь не праздное любопытство. А что касается
утренней беседы с младшим лейтенантом, то, должен признаться, мне значительно
важнее было увидеть вашу реакцию, чем узнать, о чем вы с Телечкиным говорили.
Ладно, не буду вас напрягать, Иван Романович. Время позднее, вы устали, я тоже.
Можно взглянуть на копию заключения о смерти гражданина Рюрикова?
— Это вы о том бомже, который сожительницу зарезал? — майор
прищурился. — Я и так помню. Алкогольная интоксикация.
— И все-таки я хотел бы взглянуть на документ. Если,
конечно, вас не затруднит.
— Да ради Бога, — майор с треском открыл один из ящиков
письменного стола, покопался в нем, вытянул стандартную серую папку, открыл,
вытащил заключение о смерти.
— Вы позволите мне взять это с собой?
— Разумеется. Еще могу быть чем-нибудь полезен, товарищ
следователь?
— В общем, нет, — Илья Никитич поднялся, — всего доброго,
товарищ майор. А в больницу, где лежит ваш сотрудник Николай Телечкин, вы
все-таки потрудитесь позвонить, ну, если совсем уж нет времени, поручите
кому-нибудь. На всякий случай.
— А что, есть какие-то новости? — откровенно зевнув,
поинтересовался майор. — Днем сказали, состояние тяжелое.
Но Бородин не успел ответить, потому что за дверью
послышался грохот и отчаянный женский крик:
— Пусти, сказала! Что ты меня хватаешь? Я сама пришла, не
убегу!
— А я говорю, нельзя туда! — ревел в ответ возмущенный бас.
— Щас здесь ночевать останешься, по хулиганке!
— Ага, разбежался! Останусь! Где начальник?
— Не лезь, дура! Сказал, нету его! Вали отсюда, пока я
добрый!
— Что-о? — протяжно пропела женщина. — Ты добрый? Да ты
любому глотку перегрызешь!
Скандал подкатывал все ближе, майор встал, распахнул дверь.
На пороге застыла лысая женщина в разодранном платье, рядом, вцепившись ей в
локоть, стоял маленький, худенький капитан.
— Вот! — выкрикнула женщина. — Так и знала, что ты врешь!
Есть начальник! На месте он! — И тут же запричитала совсем другим голосом,
тоненьким, жалобным:
— Я, гражданин начальник, сама пришла, показания хочу дать
чистосердечные, я своими глазами видела, как вашего лейтенантика подрезали.
— Что ты мелешь, дура, — прошипел майор еле слышно, — вон
отсюда, сию минуту!
— Ну я же рассказать хочу! Я свидетель! — растерянно
пробормотала женщина.
— Вон! — повторил майор и попытался закрыть дверь. —
Колесников, убери ее!
— Так, минуточку, — подал голос Илья Никитич, — человек
пришел дать показания. В чем дело? Почему вы ее выгоняете?
— Ну, знаете, — взревел майор, — всему есть предел, товарищ
старший следователь. Вы превышаете свои полномочия. В конце концов, я здесь
начальник и не позволю…
— Иван Романович, — Бородин печально покачал головой, —
действительно, предел есть всему. То, что вы собираетесь хоронить младшего
лейтенанта и даже не удосужились выяснить, как он себя чувствует, это ладно. Но
вам, начальнику отделения, до сих пор не известно, что на вашей территории, с
вашим сотрудником, произошел вовсе не несчастный случай…
— А что? — рявкнул майор. — Что с ним произошло? Просветите
меня, будьте так любезны!
— Покушение на убийство. Ножевое ранение, — отрывисто
произнес Бородин. — Где я могу побеседовать со свидетелем?
— Колесников, проводи в седьмой кабинет! — майор глядел на
Бородина с такой ненавистью, что глаза его почти дымились. Илья Никитич любезно
улыбнулся.
— А вы кто такой будете? — спросила женщина, когда они
остались вдвоем в крошечной комнате с ободранным письменным столом,
зарешеченным окошком и таким же огромным вентилятором, как в кабинете
начальника.
Бородин представился и попросил женщину предъявить
какой-нибудь документ.
— Нету, — вздохнула она, — был паспорт, но я его посеяла. А
может, сперли. Новый сделать не могу, денег нет на штраф. Да вы так запишите,
Бочарова Марина Геннадьевна, семьдесят второго года.
Бородин слегка приподнял брови, услышав дату рождения. Он
думал, ей не меньше пятидесяти.
— Что, выгляжу старше? — она растянула в улыбке щербатый
рот. — Это Тверская, гражданин следователь. Ну и зона, конечно.
— По какой статье?
— По сто двадцать восьмой, три года. На наркоте меня взяли.
Стукнули свои же, но это давняя история, меня еще не так подставляли, вернее,
подкладывали. Вы мне скажите, лейтенантик-то как?
— Жив, — улыбнулся Бородин.
— Ну и слава Богу, а то я прямо вся испереживалась за него.
Совсем пацан, и сразу видно, хороший человек, настырный.
