— Я и сама думаю, что напрасно.
Капитанская дочка
Фельдшер Маша была дочерью капитана второго ранга. Сухопутного капитана. Отец ее был политработником и всю службу провел на берегу, в штабах. «Я дочь штабного офицера», — гордо говорила Маша, напирая на слово «штабного» так выразительно, будто речь шла о Генштабе.
После школы Маша поступила в мединститут, но на пятом курсе бросила учебу по причине неземной любви к одному известному в свое время (в предзакатный советский период) цирковому артисту. После того как любовь прошла, Маша около двух лет пребывала в депрессии, а затем пошла работать фельдшером на «Скорую». Четыре курса мединститута приравниваются к фельшерскому диплому.
Доучиваться на врача Маша не хотела. Потеряла интерес к учебе, да и позабыла многое за время депрессии. Придя на «Скорую», она училась всему на практике буквально с нуля. Другие фельдшеры, глядя на Машу, иронизировали — ну разве в институтах чему-то полезному учат? Иронизировали, впрочем, дружелюбно, в рамках врачебно-фельдшерского антагонизма, который в слабом виде присутствует на каждой подстанции. Маша, хоть и была по должности фельдшером, фельдшерами считалась за врача, поскольку училась в институте. Как говорится, в каждом теремочке свои заморочки.
Двухлетняя депрессия бесследно не проходит. Слабость к выпивке осталась у Маши на всю жизнь. Причем капитальная слабость. Если Машу пытались угостить на вызове, то она охотно угощалась и срывалась в запой. Если отработавшая смена что-то отмечала на подстанции, то бутылки доставались из тайников только после Машиного ухода домой или отъезда на вызов. Иначе Маша выклянчит «капельку» и… Ну, вы понимаете. Незачем провоцировать. Опять же, всезнающий старший фельдшер перекроит график так, чтобы за Машу отдувались те, кто ей налил. Должна же быть справедливость.
Однажды, когда Маша работала в одиночку на перевозке (то есть на доставке плохопередвигающихся пациентов из стационара домой), ее взяли в заложники в одной из квартир. Натурально — в заложники. Маша позвонила диспетчеру подстанции и прошептала, что ее заперли в квартире и не хотят выпускать. Разговор внезапно прервался. Диспетчер связалась по рации с водителем и узнала, что пять минут назад Маша вместе с доставленным из стационара пациентом и его друзьями в количестве трех человек поднялась в квартиру. Так положено — доставлять до дверей. Даже если пациента у подъезда встречают друзья-соседи-братья, фельдшер должен лично убедиться в том, что «груз» доставлен по назначению, то есть в квартиру. А то мало ли что. Вдруг пациент на лестнице упадет или еще что…
Велев водителю отъехать в сторонку, запереться в машине и ждать дальнейшего развития событий, диспетчер позвонила в райотдел и сообщила, что по такому-то адресу группа мужиков захватила в заложницы фельдшера. Вообще-то, диспетчер поступила не совсем правильно. Ей полагалось сообщить Центру, а уж Центр вызывал бы милицию и прочие службы. Но она решила, что так, напрямую и по-свойски, будет скорее и надежнее. В райотделе работают хорошо знакомые, можно сказать, родные люди. Не дадут нашей Маше пропасть. Да и ехать от райотдела до адреса, на котором Машу взяли в заложницы, недалеко. Можно сказать, рукой подать.
Тем самым диспетчер, не ведая того, спасла Машу от больших неприятностей.
Усиленному наряду в составе пяти сотрудников не пришлось вышибать дверь в квартиру или даже стучаться, поскольку дверь была гостеприимно распахнута. Войдя внутрь, милиционеры увидели идиллистическую картину застолья. Друзья встречали кореша, вернувшегося из больницы с загипсованной ногой, водка лилась рекой. На грозный рык: «Где фельдшер, суки?!», опешившие «суки» хором ответили: «С-с-спит в друг-г-гой к-к-комнате». Перебравшая Маша (а накачивалась она моментально) и впрямь спала в соседней комнате, заботливо накрытая одеялом.
Поскольку менты были знакомые, из «родного» территориального отделения, связанного с подстанцией множеством незримых, но крепких нитей, дело закончилось Машиным увольнением по собственному желанию. Если бы на вызов из Центра скорой помощи приехали бы какие-нибудь омоновцы плюс корреспонденты, Маша за свою невинную, в сущности, ложь могла бы пострадать куда сильнее. После она говорила, что не ожидала подобного развития событий. Думала, что выручать ее никто не приедет, а она потом скажет, что ее пожалели и отпустили. Не спрашивайте меня о логике, у сильнопьющих людей она весьма своеобразная.
Ныне Маша занимается политикой, стала активисткой одной из известных партий с фруктовым названием. Иногда я вижу ее в новостных репортажах и радуюсь, что у нее все хорошо.
Однобуквенная фамилия
Одна моя коллега, с которой я вместе работал в поликлинике, обожала таинственность и часто изъяснялась намеками там, где можно было сказать все прямо. Такой уж характер был у человека — усложняющий. Одни люди стараются все упростить, а другие все усложняют. Им так интереснее.
Однажды она поймала меня в коридоре поликлиники, в котором, кроме нас двоих, не было ни единой души, и зловещим шепотом сказала:
— К тебе сегодня человек придет от меня (наши с ней смены не совпадали), очень хороший человек. Ему больничный нужен на три дня позарез, а ко мне на прием он не успевает! Ты хоть и физиотерапевт, но как врач во время эпидемии гриппа можешь выписать больничный. Ты меня понял?
Во время эпидемии гриппа «узкие» специалисты не только помогали участковым терапевтам принимать пациентов, но и ходили по вызовам. А чего вы хотите — чрезвычайное положение.
— Понял, — ответил я. — А как его фамилия?
Коллега уже мчалась вперед по коридору. Она была очень энергичная и деятельная, долго на одном месте стоять не могла.
— Однобуквенная у него фамилия, не ошибешься! — бросила она на бегу.
Однобуквенная, так однобуквенная. Бывает. «Китаец, наверное, или кореец», — подумал я. А что я еще мог подумать? У каких наций еще бывают однобуквенные фамилии?
Ни китаец, ни кореец, ни японец, ни даже вьетнамец на прием ко мне в тот день не пришел. Два симулянта приходили, оба русские, с многобуквенными фамилиями.
На следующий день, едва придя в поликлинику, я был перехвачен коллегой и отбуксирован в подвал, где мне предъявили суровые претензии:
— Ну как же так! Просила же тебя, ирода! Можно сказать, умоляла! А ты хорошему человеку дал от ворот поворот! Как я теперь ему в глаза смотреть стану?
— Да не было твоего «хорошего человека» с однобуквенной фамилией! — возмутился я. — И вообще, ни одного китайца на приеме не было!
— При чем тут китаец?! — пуще прежнего взъярилась коллега. — Русский он! Хренов его фамилия!
— В фамилии «Хренов» — шесть букв, — резонно заметил я. — А ты сказала «однобуквенная».
— Так «однобуквенная» и есть! — Коллега выразительно покрутила указательным пальцем у виска. — На одну ту самую букву! Соображать надо! Ты же врач, а не дворник!
