Я был на полпути. Со мной были еще три товарища из штаба батальона. Вдруг с голубого неба послышался тонкий свистяще-воющий звук, а затем посыпалась шрапнель. Мы бросились на землю. То же самое происходило еще четыре раза, а может, и больше. Какое-то время мы оставались лежать ничком, вжавшись в землю и ожидая, не последует ли еще залп. Потом изо всех сил мы рванулись в низину, где можно было скрыться из вида. Слава богу, «утренняя молитва» не потребовала новых жертв. Мы посмотрели друг на друга.
– Герр лейтенант, что это у вас на правой руке? – Один из моих попутчиков указал на два небольших отверстия в правом рукаве моего кителя. Я снял его и обнаружил в правой руке над локтем два маленьких осколка.
Во время внезапного огневого налета, когда мы все бросились на землю, я ничего не почувствовал. Ничего, наш батальонный врач доктор Щепански осмотрит мою рану. По крайней мере, пока еще я могу шевелить рукой. Капитану медицинской службы доктору Щепански прежде уже доводилось спасать мне жизнь, когда 19 апреля я получил ранение в легкое. Он быстро оказался на месте и оказал мне квалифицированную первую помощь. А этот пустяк будет для него просто детской игрушкой.
Никто из нас не смог понять, откуда прилетели снаряды. Скорее всего, стреляли с другого берега Волги.
Мы продолжали идти на КП полка, и, к счастью, обошлось без повторных обстрелов. Прибыв на место, мы узнали последнюю новость: вернулся из отпуска командир полка оберст (полковник) Гроссе. Оберст-лейтенанта (подполковника) Мюллера и его адъютанта обер-лейтенанта Крелля перевели в 267-й гренадерский полк
[35].
Майора Вайгерта заменили, так как он заболел желтухой. Его сменил гауптман Израэль, который до этого был командиром 13-й роты.
Вместе с полковником Гроссе в полк вернулись лейтенант Вестернхаген и лейтенант Аугст и еще несколько выздоровевших. Обер-лейтенант Полит из штаба полка – он командовал взводом связи – был заживо похоронен взрывом авиабомбы. Поскольку инцидент произошел ночью, никто этого не заметил, и помощь подоспела слишком поздно. Нам всегда приходилось учитывать возможность перемен после таких несчастных случаев.
Доктор Щепански, когда я его дождался, обработал мою рану и подтвердил, что в ней нет ничего серьезного.
После обеда впервые за несколько недель пошел дождь. Надеюсь, что он будет недолгим.
А в это время пришел приказ о переброске нашего батальона в район примерно в 8 километрах к северо-западу от завода «Баррикады». Туда же должно было прибыть и пополнение.
21 октября
Утром мы в боевом порядке отправились на новое место. Было все еще темно. Нам нужно было избежать обнаружения наблюдателями вражеской артиллерии, пока еще не рассвело. В противном случае возрастал риск подвергнуться огню его орудий.
Чем дальше мы были от арены главных боев в центре города, тем легче я себя чувствовал. Этот город был подобен Молоху, ненасытному великану. За несколько недель от обоих батальонов после безжалостных городских уличных боев осталась всего горстка солдат. И в других пехотных частях положение было не лучше.
Когда рассвело, мы узнали поселок слева от нас: это было Городище. Наш путь теперь лежал в северном направлении. У Орловки батальон сделал привал. Здесь я получил приказ лейтенанта Шулера прибыть в обоз к командиру полка полковнику Гроссе. Меня доставил на место курьер на мотоцикле. Говорили, что, скорее всего, через несколько дней мы остановимся на зимних квартирах, создав отсечную позицию на северном фланге. Вероятно, кто-то просто очень хотел поверить в свое заветное желание. Когда солдат находится на войне, он никогда не знает даже того, что произойдет с ним в следующую минуту, какую задачу он получит.
Наш командир полка все еще следовал с обозом. С ним находилось примерно сорок человек из выздоравливающих, прибывших с лейтенантами Аугстом и Вестернхагеном.
Я отдал рапорт оберсту (полковнику) Гроссе:
– Лейтенант Холль докладывает о прибытии по вашему приказу!
Мой командир поблагодарил меня за приветствие и, улыбнувшись, заметил:
– Вы долго искали дорогу обратно в свой полк!
– Яволь, герр оберст, ровно шесть месяцев, включая крюк через 134-ю пехотную дивизию.
– Я уже слышал об этом, как и об очень тяжелых боях, которые вел полк во время моего отсутствия. Потери были чрезвычайно тяжелыми. Нужно постараться получить как можно больше людей в качестве пополнения. Вплоть до дальнейших распоряжений мы отводимся в резерв дивизии. А теперь о вас, Холль. Вы являетесь последним из старых опытных командиров рот, оставшихся в полку. В течение последних четырех недель вы непрерывно вели бои. Оберст-лейтенант (подполковник) Мюллер наградил вас знаком за ранение в золоте. Вчера вам снова повезло. Я не могу себе позволить потерять последнего опытного командира роты. На несколько дней вы останетесь здесь, в обозе, а затем четыре или шесть недель будете находиться в штабе полка.
Я совсем не обрадовался этому, поскольку такой приказ совершенно не отвечал моим желаниям. Узы связи с моими «седьмыми» были для меня слишком дороги, чтобы думать о переводе. Я поинтересовался:
– Герр оберст, получу ли я обратно свою роту по истечении этого периода?
– Разумеется, вы сохраните за собой номинальное командование своей ротой. На это время ваши обязанности будет выполнять лейтенант Аугст. Вы же останетесь моим офицером для особых поручений в штабе полка, особенно сейчас, когда так трагически расстался с жизнью обер-лейтенант Полит.
Успокоенный, я ответил:
– Я благодарен вам, герр оберст.
Следующие полчаса я отвечал на вопросы, которые задавал мне мой командир. В основном они касались тех боев, что мы вели в различных районах города. Я ничего не скрывал, поскольку полагал, что это было бы неправильно. Не имело смысла скрывать правду. Иначе вышестоящее командование будет иметь неверную картину происходящего.
Когда объявили о прибытии из полка курьера на мотоцикле с коляской, меня отпустили. Я смотрел на отъезжавший мотоцикл. Полковник Гроссе был незаурядным человеком. Судя по тому, как он выглядел, отпуск дома пошел ему на пользу. На лишенном даже намека на морщины лице сверкала пара бледно-голубых глаз. Он был хорошо сложен. Я полагал, что полковнику было 55–60 лет.
Его голос был спокоен; он говорил взвешенно и не обижался на справедливую критику. Я относил его к хорошим людям. Для своего возраста, разумеется.
Теперь не нужно было подумать о своих солдатах. Я нашел нашего казначея унтер-офицера Холлма. Спокойный и рассудительный, он был с ротой со времени ее формирования. Его приветствие было искренне дружеским. Вскоре после него прибыл футтермайстер
[36] Грегулетц, а затем и кучер конной повозки, транспортного средства, находившегося в распоряжении помощника оружейника и остальных обозных, ефрейтор Фишер. Каждый, подобно шестерне в механизме, имел свои обязанности. И без них не смогли бы функционировать и мы, все остальные. И так было во всех подразделениях, передвигались ли они на конной тяге или на машинах, относились ли к пехоте, люфтваффе (ВВС) или кригсмарине (ВМС).
