Я был удивлен. Что могло понадобиться от меня моему дивизионному командиру? До этого момента я не имел возможности познакомиться с ним лично.
После того как я услышал несколько раз: «Один момент. Соединяю…», на другом конце проговорили:
– Здесь Ангерн.
– Говорит обер-лейтенант Холль, командир 1-й роты 79-го моторизованного полка. Мне приказано позвонить вам, герр генерал.
– Да. Правильно. Мой дорогой Холль, я рад, что могу сообщить о вашем производстве в звание гауптман. Вам присвоено это звание генерал-полковником (фельдмаршал с 30 января 1943 г.) Паулюсом с 1 января. Мои поздравления, и желаю, чтобы вам всегда сопутствовала солдатская удача.
Несколько секунд я пребывал в изумлении, а потом все же ответил:
– Покорно благодарю, герр генерал!
Что это было, сон или все же реальность?
Неметц спросил:
– Что случилось, герр обер-лейтенант?
– Какое несчастье, Неметц, меня только что повысили до гауптмана!
– Чудесно! Мои поздравления! – Его исхудавшее лицо светилось неподдельной радостью.
Часовой, один из немногих, оставшихся в роте моих силезцев, присоединился к поздравлениям. Мы пошли дальше. Я думал об этом внезапном повышении, заставшем меня на передовой позиции. Должно быть, оно было организовано моим прежним командиром полка полковником Гроссе. Его адъютанту обер-лейтенанту Кельцу, а также командовавшему подразделениями на нашем участке Краузе присвоили звание гауптман 1 декабря 1942 г. Я оставался последним из старых ротных командиров в полку. По приказу фюрера внеочередное повышение в звании могло последовать только тогда, когда это звание давалось после особенно долгого периода задержки в производстве. Это могло быть единственным объяснением.
Неметц позаботился о том, чтобы о новости узнали и другие часовые. Где бы я ни появился, мне приходилось пожимать руку поздравлявшим меня солдатам.
Несмотря на то что я был доволен, жестокая безжалостная действительность вернула меня обратно в реальность. Какое значение теперь имели звания? Все теперь зависело от личных качеств каждого из нас, от того, имел ли он достаточно воли, чтобы держаться до конца.
В нашем укрытии Павеллек вдруг спросил у меня:
– Герр гауптман, где вы теперь достанете две шишечки на погоны, чтобы каждому было видно ваше звание?
– Жушко, это сейчас не важно, у нас будет еще время позаботиться об этом.
Позвонил полковник Рейниш. Он и мой товарищ гауптман Краузе поздравили меня. Кроме того, Краузе сообщил, что у него есть две шишечки на погоны и что посыльный Марек доставит их мне при первой возможности. Я поблагодарил его за эту любезность.
10 января
10 января русские примерно в 10.00 открыли ураганный огонь. Мы опасались худшего. Независимо от направления, отовсюду слышались звуки боя. Главный удар, как оказалось, наносился на участке нашей дивизии. Судя по интенсивности огневой подготовки, было очевидно, что русские значительно усилили свою группировку за счет войск, переброшенных по замерзшей Волге.
Первая атака русских была остановлена недалеко от переднего края. Нам приходилось обороняться лишь пулеметами и винтовками. Несколько залпов нашей артиллерии были сделаны прицельно и очень нам помогли.
После небольшой передышки иваны вновь попытались достичь своей цели. И снова были отброшены.
Мои товарищи сражались с таким упорством, какого, похоже, сами от себя не ожидали. Но какой у нас был выход? Попасть в плен? К этим большевикам? Никогда!
Наши потери были высоки, правда в основном ранеными. Когда стало потише, тех, кто не мог передвигаться самостоятельно, отнесли в тыл. Я не знал, где находился наш полевой госпиталь или то, что служило им. Наверное, у наших врачей было по горло работы. Достаточно ли у них сейчас лекарств?
Чем меньше становились размеры котла, тем труднее приходилось тыловым подразделениям. Но те из нас, кто сражался здесь, на переднем крае, почти ничего об этом не знали.
Нам повезло в том, что мы получили людей из тыловых подразделений. Они сменили погибших бойцов. Теперь нашим ядром было несколько человек, имевших боевой опыт. Они служили цементирующей силой и примером для новичков.
Естественно, солдатский язык суров и даже жесток, и каждый день мы выслушивали многочисленные жалобы, но они были высказаны откровенно, без попыток бунта. Даже я позволял себе грубую солдатскую ругань, кое-что из жаргона своих земляков. Она служила чем-то вроде предохранительного клапана, не позволявшего нам просто сойти с ума. Это был бессильный гнев на то, что свалилось на нас и с чем мы не могли ничего поделать.
День ото дня ухудшалось тыловое снабжение. Только подразделения на переднем крае по-прежнему получали свои 200 граммов хлеба, всем остальным приходилось довольствоваться 100 граммами.
Суп состоял из одной воды и конины, пропущенной через мясорубку. Похоже, что мука или любые другие добавки, которые могли бы сделать суп более густым, в нем теперь отсутствовали как таковые. Теперь я узнал, что такое фатализм. Ты просто стараешься не думать о том, что принесет завтрашний и послезавтрашний день.
Мне повезло в том, что я не курил. Если удавалось добыть на переднем крае несколько сигарет, что случалось все реже, заядлые курильщики смотрели на них с религиозным трепетом. Одна такая палочка переходила изо рта в рот и выкуривалась до самого конца, обжигая пальцы того, кому досталась последней. Дым вдыхали и старались задержать в легких как можно дольше. Большинство курильщиков при этом закрывали глаза. Наконец, табачный дым с громким вздохом выдыхался наружу.
11 января
Огонь и атаки противника продолжались весь день 11 января. Противник все ближе и ближе надвигался на передний край нашего соседа слева. Ему доставались укрытия с их мертвыми обитателями. Той же тактики он придерживался и 12 января. Наше положение становилось еще более угрожающим.
12 января
В ночь на 13 января немногие оставшиеся солдаты на левом фланге и в центре участка обороны дивизии были отведены к железнодорожной линии Спартаковка – Гумрак. Теперь в секторе группы «Рейниш» в наших руках осталась только высота 147,6. Нам повезло, что русские не обратили на это внимания и преследовали нас довольно пассивно.
Новый оборонительный рубеж, состоявший из бункеров (построенных еще румынскими войсками и расположенных примерно в 1,5 километра за старой линией фронта), заняли наши соседи слева.
Мы остались на прежних позициях в ожидании дальнейших ударов противника на жизненно важную для нас высоту 147,6.
14 января
Теперь противник понял, что мы делали. Он сосредоточил огонь на высоте 147,6, простреливая наши позиции практически строго с западного направления. Такая тактика поставила нас в невыгодное положение, так как левый фланг дивизии был больше не в состоянии удерживать прежние позиции и был вынужден сместиться назад. Мы оказались практически под фланговым огнем. Как же нам теперь обороняться?
