23 января
Наконец прошла ночь. В шесть часов солдаты тронулись в путь. Они представляли собой зрелище, которое вызвало бы смех, если бы положение не было настолько серьезным: едва различимые фигурки, кутающиеся в остатки обмундирования, дающие самый минимум защиты от холода. У моих солдат остался единственный пулемет, который прежде состоял на вооружении роты тяжелых пулеметов нашего прежнего батальона. Станок от пулемета был поврежден, и мы оставили его на старых позициях.
Второй пулемет был поврежден осколками. Наш «арсенал» состоял из винтовок, нескольких пистолетов Р.08 «Парабеллум» и какого-то количества патронов; кроме того, у нас все еще оставались 10–12 штук ручных гранат – «яиц»
[61].
Медленно, чтобы поспевал каждый, я с отделением управления роты выискивал оптимальный маршрут движения. При этом, в условиях, когда весь окружающий пейзаж был укрыт глубоким снегом, легко было совершить серьезную ошибку. Мы не делали остановки для отдыха, пока я не пришел к выводу, что противник уже не может больше наблюдать за нами. Слава богу, было по-прежнему спокойно. Однако прошло какое-то время, пока не подошел лейтенант Аугст с отставшими.
Было сложно узнать наших собственных товарищей. Приходилось подходить вплотную и обмениваться парой фраз, чтобы убедиться, что говоришь именно с ними. Каски и подшлемники натягивали так глубоко на голову, что оставались видны только глаза
[62]. Пока эти храбрые исполнительные солдаты равнодушно растянулись в снегу, восстанавливая дыхание, я сказал в их адрес несколько слов. Я говорил им, что мы будем останавливаться чаще, но только на короткое время, чтобы пот тела не успевал замерзнуть. Так мы и побрели дальше на восток, в город, – арьергард, который можно было бы называть как угодно, но только не так. Тем не менее мы выполнили поставленную задачу.
Мы дошли до высоты, когда уже сгущались сумерки. Из примерно 8 километров пути до окраины города по прямой успели пройти около 4 километров. Мы все полностью вымотались.
В склоне холма обнаружили три старых укрытия. Должно быть, когда-то его занимало тыловое подразделение или связисты. Мы этого не знали. Укрытия были занесены снегом, а изнутри покрыты слоем льда.
Я решил, что здесь мы проведем ночь. Некоторые из солдат были готовы буквально упасть от усталости. Я назначил двух солдат в охранение; часовых распределили в четыре половинные смены. Они должны были ходить от землянки к землянке. Аугст, Купаль и я также поделили ночь между собой на смены. Все сгрудились вместе, как сардины в банке, и грели друг друга тем немногим теплом, что давали наши тела. Вскоре свежий снег занес наши следы, и я позволил часовым зайти в укрытие.
Более чем кто-либо другой, я сознавал, что все наши судьбы находятся в руках Божьих. Я был готов терпеливо принять то, что мне уготовано.
24 января
Снаружи стало светло. Кто-то у входа отодвинул брезент, обеспечивавший хоть какую-то защиту от холода снаружи. Выпал снег. За ночь нас достаточно занесло снегом. Сегодня, 24 января, небо снова было чистым и безоблачным. Мы откопали себя из снежного заноса и снова стали держать путь на восток. Глубокий снег очень мешал нам идти вперед. Нигде, насколько хватало взгляда, не было ни души. Сегодня мы должны были выйти к городу.
Нам всем пришлось пережить ночь, казавшуюся бесконечной. Глубокий снег уберег наши убежища от мороза. Однако теперь при ясной погоде мы снова почувствовали его во всей суровости.
Мы не могли двигаться прямо, как нам хотелось бы. Множество воронок, заполненных снегом, заставляли нас постоянно отклоняться в сторону, что очень осложняло путь. Если мои часы показывали правильное время, только что миновал полдень. На ровной площадке, возникшей на снегу, как по заказу, снова остановились на отдых. Мы старались держаться несколько в стороне один от другого, чтобы не создавать скученной группы. Вдруг Павеллек, обладавший зрением коршуна, указал в направлении на еще невидимый город и воскликнул:
– Герр гауптман, посмотрите туда! Там огромная стая ворон! А там, где дерутся вороны, должно быть что-то съедобное.
Он оказался прав! В 300–400 метрах от нас ссорились вороны. Они взмывали в воздух и снова пикировали на какой-то темный предмет. Я ясно видел это в мой бинокль, но не мог различить, что это такое.
– Жушко, идите туда. Возьмите с собой Неметца. Посмотрим, оправдается ли ваше предположение.
Они оба побрели по снегу. Надежда наткнуться на что-то съедобное гнала их вперед. Оба вернулись назад чуть ли не через полчаса. Прогулка того стоила: они обнаружили разрушенный контейнер из тех, что нам сбрасывали с воздуха, а в нем больше тридцати буханок хлеба. Некоторые буханки были поклеваны воронами, но мы не сердились на них за это: ведь иначе ничто не привлекло бы внимание Павеллека.
Я подумал о других товарищах из группы «Краузе», а потом о приказе командования армии о том, что сбрасываемые контейнеры следовало отдавать. Я оставил десять буханок и разделил их между солдатами. Оставшиеся собрали Диттнер и двое солдат. Они должны были отнести их на КП группы «Краузе», а потом остаться там же и дожидаться нашего прибытия на новые позиции. После этого Марек приведет их к нам.
Хлеб был настолько замерзшим, что даже самые бездумные не могли раскусить его. Мы клали кусочки хлеба в брюки, чтобы он там оттаял и отогрелся. Последнюю буханку как раз кромсали штыком на кусочки, когда раздался крик:
– Русские с фронта!
Я посмотрел в бинокль и решил, что я, наверное, сплю: примерно в 1000 метрах впереди в нашу сторону двигалась черная живая стена. Я посмотрел туда еще раз, чтобы убедиться, что я не сошел с ума. Нет, все верно: в полосе в добрых 100 метров в наступление со связанными руками шли, один за другим, несколько рядов русских, – и прямиком в нашу сторону. За ними следовали несколько фигур, разбросанных по всей ширине этой длинной линии. Те держались на дистанции примерно 30–40 метров один от другого и сжимали в руках автоматы. Вместе их было не меньше четырехсот человек, но могло быть и шестьсот, и даже восемьсот. Я не представлял точно. Были ли это осужденные или освобожденные русские пленные? Как бы то ни было, эта стена людей двигалась, и все они направлялись прямиком к нам.
Мои солдаты заняли укрытия в сугробах и во все глаза уставились на то, что всем нам казалось плодом воображения.
Что мне оставалось делать? Все наше вооружение состояло из одного пулемета. Кроме этого у нас не было ничего, кроме карабинов, нескольких автоматов и оставшегося личного оружия, предназначенного для ближнего боя. Кроме того, были пистолеты 08 и несколько ручных гранат, которые мы называли «яйцами».
Представляете, что было бы, если бы у нас был бы хоть один из тех легендарных MG-42, о которых мы слышали столько удивительных вещей! Тогда все было бы ясно: подпустить их на 200 метров, а затем – «огонь с самостоятельным выбором целей».
