До наступления темноты о противнике ничего больше не напоминало. Я отправил на внешний периметр часовых, которые должны были немедленно поднять тревогу в случае обнаружения чего-то подозрительного. Лейтенант Аугст доложил, что справа от него в переднем крае зияла брешь, не занятая нашими войсками.
В печи был зажжен огонь, и теперь в бункере ночью было хоть какое-то тепло. Командиры взводов получили от меня команду беречь дрова и жечь их только по необходимости.
Бигге снова прислал суп и по 100 граммов хлеба на человека. На этот раз прислали только одну баночку шока-колы. К нам направили связистов, так как линия была повреждена огнем артиллерии.
Все это происходило незадолго до полуночи. Снаружи шел снег. Вдруг один из часовых поднял тревогу: «Русские идут!» Этот крик ударил в нас, подобно электрическому разряду. Мы похватали винтовки и надели каски. Время перестало для нас существовать. Прямо рядом с моей позицией шла стрельба. Рвались ручные гранаты. То тут, то там с визгом рикошетили осколки и пули. Противник преодолел ручей и теперь штурмовал последний склон.
Мои товарищи отчаянно защищались, на позиции вышли даже вышедшие из строя, которые тоже вели огонь по врагу.
– Герр гауптман! Посмотрите туда! Они уже и в нашем тылу!
Короткий взгляд назад подтвердил, что Павеллек не ошибся. Шестеро русских бежали вниз по склону за нашими позициями. Они все еще думали, что их никто не видит.
Последний пулемет с барабанным магазином был установлен прямо на переднем крае и открыл огонь по обрушившимся на нас русским. Одним броском я оказался рядом с пулеметчиками, вырвал у них пулемет и позвал:
– Жушко, сюда!
Он сразу меня понял и взвалил пулемет на плечи, крепко удерживая его за сошки, и вскоре раздалась первая прицельная очередь. «Рат-та-та!» и снова «рат-та-та!». Враги попадали! Я видел, что один из них все еще бежит, а остальные лежали мертвые.
Теперь мы повернулись вокруг своей оси на 180 градусов и ударили очередью вниз по склону. Давайте, подходите! Иваны явно не ждали этого. Те, кто все еще мог бежать, исчезли так же внезапно, как и появились.
Убедившись в том, что опасность миновала, я разрешил всем часовым возвращаться в укрытия. У нас было восемь человек раненых и двое убитых. Раненых отнесли в медицинскую землянку к унтер-офицеру Паулю. Двоих убитых положили в маленькой пустой землянке, которой никто не пользовался.
Павеллек, Неметц и еще двое пытались посчитать, сколько атакующих лежало перед нами и в нашем тылу. Кроме того, они получили задание принести сюда все оружие и боеприпасы убитых солдат противника. Когда они вернулись, Павеллек доложил:
– Восемь русских лежат около ручья. Мы забрали там четыре автомата с боеприпасами, четыре винтовки и шесть ручных гранат. Что касается еды, то у них с собой только несколько сухарей в вещмешках и немного махорки.
Вскоре вернулся и Неметц:
– Пятеро убитых на склоне над нами, примерно в 20–30 метрах отсюда. Мы принесли три автомата, две винтовки, патроны и четыре ручные гранаты, пару сухарей и немного табака.
Орудие, патроны, сухари и табак поделили между взводами. Я проследил, чтобы каждый получил свою долю. Это был больше символический жест, но я не хотел, чтобы кого-то обделили.
Как и было приказано, мои люди оставили мертвых русских в том же положении, в каком нашли их. При дневном свете русские не должны извлечь никакой информации относительно нашего местоположения.
Павеллек рассказал, что один из вражеских солдат, лежавший перед передним краем у ручья, был тяжело ранен. Он по-русски умолял нас о помощи:
– Товарищ, у тебя тоже есть мать! Помоги мне!
Павеллек стиснул зубы:
– Это грязная война! Чем я мог ему помочь? С нами самими все кончено, и я не знаю, что делать даже с нашими собственными ранеными.
Я очень хорошо понимал своего Жушко. Этих людей послали с задачей покончить с нами в бою. Хотели они этого или нет, у них здесь не было выбора, как и у нас, как и у любого другого солдата на этой земле. Столкновение солдата с солдатом в ближнем бою в городских кварталах обычно заканчивается смертью. Но когда ты разговариваешь со своим предполагаемым противником, то обнаруживаешь, что в тебе не умерло чувство человеколюбия по отношению к другим людям. Человеческая симпатия в душе к человеческим созданиям, жалость к ним. Любой хотел бы помочь им, но не может сделать этого, потому что не позволяет долг перед собственными товарищами. Я попробовал представить себя на месте своих оппонентов. Не нужно было иметь много воображения, чтобы понять, что излучина, на которой стоял мой КП, находилась на важной для обороны отметке на местности. Противник правильно определил, что здесь находится важнейшая точка для обороняющихся. Семь человек, которых он потерял убитыми за последние дни, свидетельствовало о том, что те, кто ее защищает, не намерены уступать без боя. Поэтому ночью силами двух штурмовых групп он попытался совершить то, что не сумел сделать в дневное время: первая группа наступает по фронту, отвлекая наше внимание, в то время как вторая просачивается через никем не занятый участок правее. И этот замысел чуть было не удался, если бы не Павеллек, этот славный парень, который засек врага в самый последний момент.
Когда была восстановлена телефонная связь со штабом гауптмана Краузе, я доложил о неожиданной ночной атаке и об успешном бою в обороне.
27 января
Остаток ночи прошел без происшествий. Часовые вернулись на свои посты после наступления рассвета. Огни были погашены. Ничто не говорило о том, что в этих неприспособленных укрытиях немецкие солдаты организовали оборонительные позиции – солдаты, которые с тяжелым сердцем думали о своем будущем, но были готовы обороняться до последнего. Время от времени мы сменяли друг друга на наблюдательных постах. Озабоченность тем, что нас могут застать врасплох, не давала мне надолго засыпать. Я знал, что мои подчиненные наблюдают за мной, и поэтому не мог демонстрировать признаки слабости. Чувство ответственности заставляло меня держаться и давало мне силы не впадать в отчаяние. Большую часть времени я проводил с обоими часовыми-наблюдателями, разглядывая местность, лежавшую передо мной, в бинокль. Я подсчитал мертвых солдат, атаковавших нас. Их было пятнадцать, и еще пятеро лежали на склоне холма за нами, итого – всего двадцать трупов.
Артиллерия и минометы опять начали свой концерт. Вскоре связь по полевому телефону снова была нарушена. Как и вчера, мы теперь были полностью предоставлены сами себе. Незадолго до полудня по нас вели прицельный огонь из противотанковых орудий из Городища. Выстрелы были направлены вдоль оборонительного рубежа в низине. Мы не отвечали, чтобы не обнаруживать себя. Вдруг пули, предназначенные для нашего КП, стали попадать и застревать в траверсе окопа. Со стороны балки Городища появились солдаты. Они старались обстрелять нас. Но мои солдаты знали вчерашний приказ: стрелять только в крайнем случае. Три выстрела моей винтовки нашли свои цели и заставили остальных повернуть назад. Русским оставалось лишь догадываться, откуда были сделаны выстрелы.
