31 января
Как оказалось, вчера противник не сумел добиться своей цели. Марек докладывал, что потери были высоки, но там, где еще оставались немецкие солдаты, они удержали позиции и отбили атаку. Он добавил: «Все пребывают в состоянии настоящего уныния». И мы чувствовали себя примерно так же.
У Марека была еще одна новость: наш командующий был произведен в фельдмаршалы
[67]. Кроме того, вчера вечером Геринг выступил с обращением к немецкому народу по радио и сравнил наше сражение под Сталинградом с битвой, которую вел царь Леонид у Фермопил. На мой взгляд, сравнение было безвкусно, и я разочаровался в нашем рейхсмаршале. Мы сражались, сколько могли, но были уже списаны со счетов нашим вышестоящим командованием.
1 февраля
Ночь прошла относительно спокойно. Как обычно в последние дни, я стоял на наблюдательном пункте и исследовал территорию, насколько хватало взгляда. Было ощущение, что мы стоим здесь уже целую вечность. Родина, моя жена, родители и все остальные люди, которые были мне близки и дороги, находились так далеко и в то же время так близко. Мы сносим все эти бесконечные испытания ради них, и теперь у нас есть единственный выбор – с достоинством отправиться в последнее путешествие. Только бы нам не пришлось ждать слишком долго! В безвыходных ситуациях нет ничего более ужасного, чем ожидание. Откуда может появиться враг? С тыла? Со всех сторон? Может быть, он решит уморить нас голодом? Все эти мысли приходили мне в голову снова и снова. Конечно, это были глупые мысли. Солдат, выключи свой мозг, щелкни каблуками! Мне удалось изгнать из головы все свои дурные мысли. Так было легче терпеть.
Вновь наступила темнота, и вновь в нашем секторе ничего не произошло. Я не знал, сколько еще смогут продержаться мои товарищи. Как мне удастся разделить на двадцать три человека полбуханки хлеба? И как поступить с кусочком шоколада? Бульон стал больше похожим на теплое питье. Господи, пусть всему этому придет конец!
Пока я сидел, погрузившись в эти мысли, появился Марек:
– Герр гауптман, мне нужно немедленно отвести вас к гауптману Краузе. Эту позицию придется оставить.
– Неметц, подготовьтесь отправиться со мной. Жушко, в мое отсутствие командование ротой примет лейтенант Аугст. Идемте, Марек!
Марек шел прямо, вверх по склону, мимо моего КП. Я следовал за ним. Неметц прикрывал тыл. Наш путь пролегал через несколько высоток и низин в сторону развалин на окраине города. Я запомнил для себя несколько характерных примет для того, чтобы не заблудиться на обратном пути. Примерно через 15 минут мы вышли к КП гауптмана Краузе. Его адъютант лейтенант Герлах был все еще при нем. Мы пожали друг другу руки, здороваясь.
Краузе начал говорить:
– Герр Холль, мы должны отойти на новый оборонительный рубеж. Соседние с нами 60-я моторизованная и 24-я танковая дивизии больше не существуют. Нам следует смириться с фактом, что ни слева, ни справа 16-ю танковую дивизию никто не прикрывает. Вы примете командование оставшимися людьми, которые еще могут сражаться. Введите их в курс дела.
– Герр Краузе, а что будет с ранеными и больными?
Краузе серьезно посмотрел на меня и пожал плечами. Я был потрясен:
– Вы хотите сказать, что тех, кто не может больше двигаться, мы должны бросить в беде? Об этом не может быть и речи! Герр Краузе, я прошу немедленно послать туда Марека. Лейтенант Аугст может отойти с позиций со всеми нашими людьми. Я вернусь на передний край и останусь там с ранеными. Они верили мне и выполнили свой долг до конца. И теперь, в последние часы своей жизни, мы должны оставить их наедине с мыслью: «Нас бросили, предоставив собственной судьбе». Это просто невозможно для меня!
– Герр Холль, я вас понимаю. Прощайте, и да хранит вас Бог!
Мы пожали друг другу руки, и я вышел из бункера.
Вслед за мной вышел лейтенант Герлах:
– Берт, могу я поговорить с тобой всего одну секунду?
– Да, конечно, Вальтер.
– Как ты думаешь, может быть, нам стоит попробовать прорваться на юго-запад?
[68]
– Ни в коем случае, Вальтер. Ты слышал наш разговор с Краузе. Я был бы последней свиньей, если бы бросил своих раненых солдат. Прощай, Вальтер!
Мне нужно было спешить, потому что скоро должен был наступить рассвет, а я хотел к этому времени быть на переднем крае. Неметц пошел за мной.
– Оставайтесь здесь, Неметц, и дождитесь лейтенанта Аугста. Так вы избавите себя от лишней прогулки.
– Герр гауптман, я пойду с вами!
– Как пожелаете.
На полпути назад мы встретили лейтенанта Аугста с солдатами роты. Я быстро рассказал ему о сути дела. Потом в сопровождении Марека он отправился дальше. Солдаты шли один за другим молча. В тылу шли солдаты управления роты и оставшиеся мои ветераны, те, кому я доверял больше всего. Павеллек заметил, что я продолжаю идти в направлении старых позиций.
– Герр гауптман, куда вы?
– На фронт, чтобы остаться с ранеными.
– Можно мне пойти с вами?
– И мне?
– И мне тоже?
– Кто хочет, может пойти со мной.
Когда мы подошли к полному раненых укрытию, я обнаружил, что двенадцать человек из тех, кто там находится, в том числе трое медиков, все еще могли за себя постоять. У входа в землянку поставили красный флаг, чтобы противник знал, что внутри были раненые и больные.
Мои старые позиции находились всего в 100 метрах впереди. Я поставил часового, чтобы он предупредил нас, когда появятся русские.
В землянке-лазарете все выглядело еще более печально, чем во время моего последнего визита сюда. Количество раненых и больных не изменилось. Их было тридцать девять человек. Ни у кого из них уже не осталось надежды, и все они успели мысленно попрощаться с жизнью. Но никто не жаловался, и только раздавались стоны боли, когда кому-то нужно было повернуться на жестких дощатых нарах. При моем появлении взгляды солдат уставились на меня вопрошающе.
– Товарищи, рота эвакуирована со своих позиций и отведена к окраине города. Мы вернулись к вам, потому что не хотим оставить вас в беде. Пока мы еще можем сражаться, с вами ничего не случится. Мы можем лишь надеяться на лучшее.
Вы знаете, на родине смотрят на Сталинград с беспокойством и скорбью; сердца наших родных сейчас с нами. Я благодарю вас от имени нашего народа. Мы выполнили свой долг!
