— А дочка ваша где? — спросил Пахарь.
— За ней приехали, — окончательно определилась в подозрениях женщина и тяжело опустилась на скрипучий стул, сцепив в замок натруженные руки.
— В смысле? — не понял Пахарь.
— Забирать будете? Набедокурила? А я честно скажу: сразу почувствовала! Когда она из Москвы припилила. Я ей сказала тогда: драпанула — почему? А правды, дрянь, не говорит. Врет напропалую. Про то, что закрылись ихние танцы. Получилось — правильно я чувствовала!
— У нас к ней претензий нет, — сказал частный детектив Пахарь.
— Неужто? — не поверила в милицейскую искренность женщина.
— Перекреститься? — предложил Пахарь.
— У нас милиция и мамой может поклясться, — сказала женщина. — Бог милицию не трогает, бояться некого.
— Мы действительно не за вашей Зиной, — клятвенно произнес Пахарь. — И совершенно точно могу сказать: закрылись танцы, это правда. Исчез их педагог.
— Во! — сказала женщина, заметно изумившись. — И Зинка говорила: пропал!
Получалось, что дочка не врала, и с этой мыслью еще надо было свыкнуться.
— А вы Тропарева знали? — спросил Пахарь.
— Это кто такой? — снова заподозрила подвох женщина.
— А это педагог и есть. Который вашу дочь учил.
— Александр Борисович?
— Да, его Александр Борисович зовут. Так вы его знали?
— Видела, — сказала женщина. — Один раз. Хороший дядечка. Строгий, но добрый.
— Это вы его увидели, когда Зину в Москву отвозили?
— Да.
— А откуда о нем узнали?
— От Даши.
— Даша у нас кто? — доброжелательно уточнил частный детектив Пахарь.
— Зинкина подруга. Она у Александра Борисыча была на учебе и Зинке рассказала.
— И вы решили дочь повезти в Москву…
— А что? — пожала женщина плечами. — Подумаешь — Москва!
— Так ведь дорого, — подсказал Пахарь.
— Дорого! — вздохнула женщина.
— То-то и оно, — сказал сочувственно Пахарь. — Москва деньги любит. Там только плати. Семь шкур сдерут, в восьмую завернут.
— Вот-вот.
— А сколько ж взяли с вас? — спросил Пахарь с интонацией человека, которому одному только и можно доверять.
— Шестьсот рублей.
— Это за сколько? За неделю занятий? За месяц?
— За полгода.
— Да не может быть! — разочаровался в искренности собеседницы Пахарь.
Он к ней, мол, со всей душой, а она ему лапшу на уши вешает. Даже неприятно как-то.
— А что не так? — озаботилась женщина.
— Шестьсот рублей? За полгода? По сто рублей за месяц? — насмешливо спрашивал Пахарь.
— Истинная правда! — подтвердила женщина.
— Ну хорошо, сто рублей в месяц, — сделал Пахарь вид, что поверил. — Это вам кто велел так говорить? Александр Борисович?
— Зачем же велел? — продолжала упорствовать женщина.
— А я не знаю, зачем он велел, — посуровел вдруг Пахарь. — Я не знаю, зачем вы нам врете. А милиция ведь может не только по-хорошему, дорогая Анна Степановна…
— Семеновна я, — поправила женщина и заплакала.
Не ожидавший подобной реакции частный детектив Пахарь вздохнул и повернулся к брату. Майор все это время неспешно изучал обстановку комнаты, в которой происходил разговор, и как раз переместился к тусклому зеркалу в раме, по периметру которой пестрели лепестки фотографий.
— Анна Семеновна! А плакать не надо! — сказал частный детектив Пахарь. — Надо просто все честно говорить, как было.
— А так и было! — сердито сказала женщина.
— Сто рублей в месяц?
— А вам мало? Для меня — много!
— Просто в Москве сто рублей — не деньги, — просветил собеседницу Пахарь.
— А у нас зато — очень даже деньги! И шестьсот рублей отдать сразу — это очень даже мне накладно! Да если бы было больше — сидела бы Зинка здесь и ни в какую Москву не поехала.
— Вы говорите — шестьсот рублей для вас дорого…
— Дорого! — подтвердила Бобровкина.
— А зачем же вы на ветер такие деньжищи выбросили? — спросил Пахарь и посмотрел внимательно.
— Разве я выбросила? Это за учебу!
— А толку от той учебы? — продолжал гнуть свою линию Пахарь.
— Так ведь будет танцевать!
— А вам-то что за радость?
— Ну как же! — сказала женщина. — Ведь человеком станет. Вы город наш видели? Тут сдохнешь и в навоз превратишься, а жизни настоящей не попробуешь. Тут разве жизнь? Тут каторга! А так — Москва, деньги и сапоги австрийские хоть каждый день!
— Почему австрийские? — не понял чужого счастья Пахарь.
— У жены нашего мэра сапоги австрийские.
— Ах, вот оно что, — пробормотал Пахарь. — Значит, в танцах этих был какой-то смысл?
— Смысл один: работать и деньги зарабатывать! — убежденно сказала Бобровкина.
Майор Пахарь резко обернулся, словно только что услышал что-то очень важное. Реакция брата помогла и Станиславу Сергеевичу не пропустить главного.
— «Работать»? — зацепился он за слово-ключ, слово-отгадку. — Тропарев обещал дать работу?
— Ну конечно!
— Танцевать? Да? И обещал за это большие заработки?
— Да.
— Сколько? Какие деньги посулил?
— Ну, не так уж чтобы прямо, — сказала женщина. — Сколько — кто же скажет.
— Но вы же говорите — обещал.
— Говорил, что будет Зинка зарабатывать, если выучится. А сколько — тут как получится.
— А если получится мало?
— Мало не будет! — уверенно сказала женщина. — Дашка вон живет и в ус не дует! И квартира у нее, и машина, и ухажеры!
— Работает? — понимающе сказал Пахарь. — Танцует?
— Танцует.
— А где?
— В Москве вашей, ясное дело. Письмо прислала. С фотографией.
Поднялась со скрипучего стула. Подошла к зеркалу, сорвала одну из фотографий-лепестков.
— Вот Дашка. Чума была чумазая, а теперь как живет?
Частный детектив Пахарь взял фотографию в руки. Девушка в яркой одежде и солнцезащитных очках стоит, улыбаясь, на фоне дорогой иномарки. Шаловливо изогнулась, как колышимая ветром трава, демонстрирует гибкость молодого тела. Видно, что все у нее хорошо.
— Здесь бы пропала, — сказала Бобровкина. — А теперь австрийские сапоги — хоть каждый день.
