— Я в его дела не лез! Мое дело — аренда! — немедленно проявил осторожность директор.
— Да ладно вам! — махнул рукой Пахарь. — Не у следователя на допросе все-таки. Вы мне скажите: вот он девчонок этих молодых танцам-шманцам всяким обучал, а в чьи руки они потом попадали?
— Я не в курсе, — сказал директор таким тоном, будто умолял не втягивать его в нехорошие дела.
— А я подскажу, — с готовностью отозвался Пахарь. — Он их по кабакам да по борделям рассовывал.
Лицо директора пошло пятнами.
— Да-да! — продолжал Пахарь безжалостно. — А начинали эти девочки свой, с позволения сказать, трудовой путь из этих вот стен, — Пахарь повел руками вокруг, демонстрируя, где именно, по его мнению, могли случаться всяческие непотребства. — Но мне плевать! — вдруг сказал он, явно предлагая директору не войну, а дружбу. — Потому что девочки сами за себя пусть отвечают, а моя забота — это интересы моего клиента. Я Тропаревым занимаюсь, лично им, и меня даже его деятельность в принципе не волнует, меня волнует только он сам и…
Пахарь посмотрел выразительно. Директор был неподвижен, как статуя.
— И его враги, — сказал Пахарь. — Тут кто-нибудь появлялся?
— Кто?
— Кто-нибудь к Тропареву приходил?
— К нему много кто приходил.
— Я не про его подопечных и не про их родителей. Кто-нибудь из серьезных людей к нему заявлялся?
— Я не видел.
— Или к вам кто-нибудь приходил, — подсказал Пахарь, — наводил о Тропареве справки.
— Нет, не было.
— Или следили, может быть, за Тропаревым…
Дрогнул директор. Вроде бы и не изменилось ничего ни в выражении его лица, ни в позе, но Пахарь явственно уловил — дрогнул!
— Следили?! — вскинулся Пахарь.
Директор мялся.
— Давай-давай! — приободрил его Пахарь. — Кого ты видел?
— Да не я это видел, — сказал директор неуверенно, будто еще не решив для себя окончательно, надо ли говорить или лучше промолчать. — Это наш вахтер, тот, что внизу сидит.
— Так! И что же вахтер?
— Приходит и говорит: машина какая-то уже второй день стоит…
— У входа? — быстро уточнил Пахарь.
— Нет, вроде как в стороне. Через дорогу. Вроде как не к нам. А все равно подозрительно.
— Что же было подозрительного?
— Ну как на работу приезжает — и день, и второй, и третий!
— Вы сказали: на второй день. А третий тут при чем?
— Это вахтер на второй день машину заприметил. А назавтра она снова стояла. Я подумал — к нам претензии какие-то.
— Рэкет? — понимающе сказал Пахарь.
— А хотя бы и рэкет, я не знаю. Когда боишься, всякие плохие мысли в голову лезут. Вот стоит машина уже целых три дня, а чего тут делает — непонятно. Кто хочешь испугается.
— Серебристый «жигуль», — подсказал Пахарь.
— Так вы в курсе! — вскинулся директор.
— Я же говорил: мы большую работу провели, — с тихой гордостью сообщил Пахарь. — И много чего узнали.
Директор смотрел с уважением.
— Мы даже знаем, — доверительно произнес Пахарь, — что вы, как человек предусмотрительный и осторожный, записали номер этой машины.
В шулерской игре что самое эффектное? Тот момент, когда шулер бросает на стол карту, которой от него никто не ждал. Все в ступоре, а шулер срывает банк.
— Да! — пробормотал потрясенный директор. — Было дело! А как же!
Достал из ящика стола и выложил перед Пахарем листок с номером таинственного автомобиля.
* * *
Богдан приехал к Кривуле уже в сумерках и когда, пройдя через деревню, увидел ее дом, стоящий на отшибе, — покосившийся, неприглядный, темный — сердце екнуло. Так бывает, когда человек не уверен до конца, надо ли делать то, что задумал, или отступиться. Богдан дошел до дома, всматриваясь в окна и пытаясь уловить хоть проблеск света, но там было темно, и поэтому он поднимался по ступеням крыльца шумно — и себя подбадривая, и давая знать о своем приходе. Громко стучал в дверь, хотя и видел, что она не заперта. Никто к нему не вышел. Он зашел в дом и остановился в нерешительности, потому что было темно. Простоял так довольно долго, пока глаза привыкли к темноте. На всякий случай позвал:
— Эй! Есть кто-нибудь?
Тишина.
Он прошел в комнату, споткнулся о порог и остановился. Сквозь маленькие оконца пробивался призрачный сумеречный свет, который не позволял ничего видеть, а позволял только лишь угадывать очертания предметов, и когда Богдан немного освоился, он действительно не увидел, а угадал силуэт человека на кровати. Человек не лежал, а сидел, и это почему-то смотрелось пугающе.
— Здравствуйте! — заискивающе пробормотал Богдан. — Вы не спите?
Он медленно пошел к кровати, ступая по полу непослушными ногами. Неподвижный силуэт казался ему мумией, и ему стало страшно.
— У вас тут темно, — бормотал Богдан, только чтобы не слышать этой жуткой тишины. — Вы не зажигаете света. Как бы не упасть.
Он все ждал ответной реакции, а ее не было. Полная неподвижность. Было видно, что старуха сидит, ссутулив плечи и уронив голову на грудь. То ли спит, то ли она в полузабытьи, то ли и вовсе умерла. Испугавшись мысли о смерти, Богдан остановился. Он понял, что не сделает больше ни шага, если не увидит, что здесь происходит. Поспешно вытащил из кармана зажигалку. Щелк! Щелк! Вспыхнуло пламя. Старуха сидела перед ним, и он видел грязный платок на ее голове, но не видел лица. С замиранием сердца наклонился, дрожащей рукой поднося огонь, склонялся все ниже, ниже… И отшатнулся, наткнувшись на осмысленный взгляд, пронзивший его насквозь.
— Здрасссте! — выдохнул испуганно Богдан. — А я к вам…
Попятился и сел на табурет, на который наткнулся.
— Вы наверняка меня помните, — сказал он. — У нас как-то в прошлый раз не сложилось. Вы простите меня, если что не так. Я в тот раз был не то, что сейчас, я совсем по другому вопросу. Как говорит мой знакомый: когда прижмет, тогда совсем иначе ко всему относишься. Я к вам за помощью. Я вас прошу, просто умоляю мне помочь. Тут никакого вранья, понимаете? Я без всякой задней мысли, только чтобы помощь получить. Я вот тут деньги принес. Вы сколько берете?
Богдан подождал ответа, не дождался, и без малейших колебаний выложил на стол несколько крупных купюр, прекрасно отдавая себе отчет в том, что мало кто единовременно платит Кривуле такие деньжищи, но стараясь задобрить старуху, от которой он ждал материализации собственных ожиданий.
— Я вам про женщину рассказывал в прошлый раз, — сказал Богдан. — Ну, мужа у нее убили, вы, наверное, помните. И я сначала не всерьез… Можно сказать, случайно возле нее оказался. А сейчас чувствую, что меня зацепило. Ну, то есть у меня к ней интерес. Красивая. И видно, что хорошая. И жалко еще ее, это да. Понимаете, она так убивается по своему мужу, что еще немного — и сойдет с ума. Или вовсе помрет. И я вас прошу… Я действительно прошу, это все без лукавства, без вранья… Я хочу, чтобы она очнулась как бы… И на меня обратила внимание… Я не знаю, как это называется, приворотное зелье там какое-то, или еще каким образом. Понимаете, я ведь не женат, и она вдова. Все по-честному, это же не то, что из семьи увести, тут никакой несправедливости. Там, правда, есть у нее ухажер, — сказал Богдан и вздохнул, поскольку заговорил о совсем уж неприятном. — Бывший начальник ее мужа. И у него на нее виды. Пользуется тем, что он для нее авторитет, форма милицейская, как у мужа, и все такое. И он к ней с таким подходом, значит, осторожным. А я не хочу, чтобы он… Я хочу, чтобы она выбирала и выбрала меня. Чтобы вы его отвадили, а она бы со мной осталась. Если это возможно, конечно.
