— На машине своей.
— Вы видели эту машину? — уточнил Пахарь. — Или вы думаете, что они приехали на своей машине?
— Что же — я их машину не знаю, что ли? — поджала губы женщина. — Если я три года у них проработала — вы как думаете? Приехали и поставили машину во дворе…
Она занервничала, но Пахарь не обратил на это внимания, коротко потребовал:
— Дальше!
— Пришли в дом…
— Как они себя вели?
— То есть как? — опустила женщина глаза.
— Нервничали? — подсказал Пахарь.
— Да я не разобралась, — вильнула женщина.
Подняла глаза, встретилась со взглядом Пахаря и сразу же сдалась:
— Да!
— Ну-ну! — подбодрил ее Пахарь. — Рассказывайте! Как себя Тропарев повел?
— Выпроводил. Давай, говорит, Зинаида, в отпуск дуй. На две недели.
— Это еще почему?
— Не объяснил.
— Ну надо же! — сказал Пахарь. — На две недели! С ума сойти! А до того одно только воскресенье и могли самостоятельно без вас прожить. Да и то, если только на весь день деликатесов наготовлено. Как же они собирались жить без вас? А вы за эти три года вообще сколько раз в отпуск ходили?
— Не ходила я. Место боялась потерять. Кто же такой работой разбрасывается?
— Так-так-так! — собирал разбежавшиеся мысли Пахарь. — Что еще он вам говорил?
— Ничего! — ответила Зинаида с твердостью, которой обычно пытаются прикрыть ложь.
— Вы это точно помните? — заподозрил неладное Пахарь.
— Ну конечно! — сказала женщина с вызовом.
А у самой глаза стремительно наполнились слезами.
— Не надо, — ласково сказал Пахарь. — Угрожал он вам?
Обижал? Или наоборот — задобрить пытался?
— Он денег дал, — сказала женщина и заплакала.
Получение денег как повод для печали — в этом для Пахаря было что-то новое.
— Мало дал? — предположил он.
— Много! — сквозь слезы сказала Зинаида.
Подошла к старенькому, в царапинах на выгоревшем лаке серванту, открыла дверцу и из вазы с отколотым краем вытащила деньги.
— Вот! — продемонстрировала обреченно.
Денег было много.
— Это вам дал Тропарев? — спросил озадаченный Пахарь.
— Да! — заливалась слезами женщина.
Кажется, эти деньги жгли ей руки.
— За что же он вам отвалил такие деньжищи? — жестко спросил Пахарь, хотя и знал заранее, что этот вопрос непременно вызовет истерику.
Уж если Зинаида от одного только прикосновения к этим деньгам плачет навзрыд, вопрос о причине тропаревской щедрости доведет ее до кондрашки.
Она ткнулась лицом в лакированную дверцу серванта и плечи ее затряслись.
— Я ничего не знаю! — бормотала она. — Я ничего сообщать не буду!
А потом с ней действительно случилась истерика. Она повалилась на штопаный-перештопаный половичок, подвывая и постукивая головой о пол, и Пахарь наблюдал за происходящим, даже не пытаясь ей помочь, потому что не знал — как. Зинаида выплакала свое женское горе, и когда совсем обессилела, — она уже не могла сопротивляться, юлить и что-либо придумывать. У нее был вид человека, только что пришедшего к небесспорному для всех остальных, но только не для нее, выводу: сколько веревочке ни виться…
— За что он вам заплатил? — с мягкостью инквизитора повторил свой вопрос Пахарь.
— Он не сказал, — произнесла женщина тихим голосом.
— Но вы-то поняли, — продолжал свое жестокое дело Пахарь.
Она закатила глаза к потолку и сказала, будто отчитывалась перед кем-то там, наверху:
— Он меня позвал. Сказал, что отпуск у меня на две недели. Пока что. А там видно будет.
Пауза.
— Ну!!! — грозно потребовал Пахарь.
У нее задрожали губы.
— А я смотрю, — прошептала-проплакала Зинаида. — Кровь у него!
— Где?
— На одежде. У него дубленка такая… Итальянская…
— Много крови?
— Пятнышко.
— Свежее?
— Да.
— А дальше что?
— А дальше он увидел… Что я увидела…
Губы у нее тряслись — вот-вот заплачет.
— Ну!!! — рявкнул Пахарь, испугавшись, что не дорасскажет она до конца, разревется.
— И он мне денег дал!
— Чтобы молчали?
— Не объяснил. Просто принес, мне в руки сунул и сказал, что отпускные.
— И это все?
— Да! — сказала она почти с ужасом.
Разве мало этого, мол?
— И вы ушли, — сказал Пахарь.
— Да.
— И больше там не появлялись.
— Не появлялась.
— И Тропаревых не видели.
— Видела.
— Где? — насторожился Пахарь.
— Известно где. Дома. Я к ним на следующий день пришла.
Забыла из вещей своих что-то.
— Это восьмое число было?
— Да, восьмое.
— И Тропаревы были дома, — полувопросительно-полуутвердительно произнес Станислав Сергеевич.
— Дома, — сказала Зинаида. — Все трое.
— Как — трое?
— Ну как же! — пожала плечами Занаида, не понимая, в чем причина изумления ее собеседника. — Хозяева. И дочка их.
— Людмила?!
— Людмила. А что?
Глава 31
Богдан сидел на кухне своей квартиры и пил водку, закусывая купленными в супермаркете парниковыми огурцами без вкуса и запаха. Когда водки в бутылке осталось на донышке, он наконец ощутил способность размышлять и, самое главное — действовать.
Он набрал номер мобильного телефона Натальи.
— Алло?
Натальин голос он узнал сразу. Непривычно было только то, что она ответила осторожно и явно нервничая, как нервничает человек, ожидающий звонков неприятных и настораживающих, от которых не ждут ничего хорошего.
— Привет! — сказал Богдан. — Как дела?
— Здравствуйте, — все та же настороженность в голосе. — А с кем я говорю?
— Это Богдан. Не узнала?
— Богданчик! — рассмеялась Наталья, явно испытав облегчение. — Будешь богатый!
— Если сдам бутылки, — ответил он мрачно. — Ты где сейчас? — В Финляндии.
