— А дальше что было?
— Ничего. Я их потеряла.
— Это как?
— Я их больше не видела.
— Но домой-то ты вернулась, — подсказала Наталья.
— Вернулась. В тот же день.
— Их там не было?
— Их не было. Были другие…
* * *
Пахарь кивнул ей с прежней многозначительностью.
— Оно конечно, — сказал Пахарь. — С органами дело иметь хлопотно, но если где-то помимо вас всплывет то, что вы мне сегодня рассказали… А вы вовремя не сообщили куда следует… Вот тогда настоящие неприятности и начнутся. А так, если заявление первой успеете написать, — с вас взятки гладки. Вас уже ни в чем не обвинят.
— Вы так думаете? — с надеждой спросила женщина.
— Я не думаю, я знаю, — веско сказал Пахарь. — Вы мне вот что еще подскажите. Кто в семье Тропаревых еще водил машину, кроме самого Александра Борисовича?
— Никто!
— Ни жена, ни дочь?
— У Ольги Евгеньевны прав не было…
— Меня вообще-то больше не она, а Люда Тропарева интересует.
— А Люда и близко к машине не подходила. Она с техникой совсем никак. Настоящая девочка.
Значит, соврала про машину Люся.
— Вы сейчас интересно сказали, — с прищуром глянул Пахарь, — про Ольгу Евгеньевну. Что у нее прав не было. А почему — в прошедшем времени, как о покойниках?
— Это я оговорилась! — вскинулась Зинаида.
Было видно, что испугалась и очень хочет, чтобы ей поверили.
— Оговорилась!!! — повторила она, как клятву произнесла. Пахарь смотрел молча. Ждал. Под его взглядом Зинаида, поборовшись с самой собой недолго, сдалась.
— На самом деле у меня чувство такое, что с ними действительно что-то стряслось, — произнесла она жалобно. — Простите меня! И они пусть меня простят! Но я их в мыслях уже похоронила! Грех! Страшный грех! Но ничего с собой поделать не могу!
* * *
Пахарь медленно ехал по заснеженной дороге и до поворота на шоссе ему оставалось метров пятьсот, когда он увидел бегущего наперерез Викентия Николаевича. Тот махал руками и вид имел крайне возбужденный. Пахарь остановил машину, опустил стекло.
— Уф-ф-ф! — выдохнул запыхавшийся Викентий Николаевич. — А я боялся, что вас уже не застану! Думал — уедете, и не успею сообщить, в известность не поставлю!
— Случилось что? — поинтересовался Пахарь.
— Да мне вспомнилось просто, — вильнул лукаво взглядом собеседник. — Вы у меня про число спрашивали, когда Зинаиду хозяева выставили, в смысле…
— Седьмое декабря, — подсказал Пахарь.
— Истинная правда! — засуетился Викентий Николаевич, обнаруживший, что его упредили и теперь признаниям его — грош цена.
Он даже взмок от волнения, даже бег через заснеженное поле ему дался меньшим напряжением.
— Я после разговора с вами вспоминал, как оно там все было, — сказал Викентий Николаевич заискивающе, — чтобы следствию помочь, в смысле. Но ведь внимания не обращаешь на какие-то там мелочи, если оно тебя напрямую не касается. А потом — раз! — и очень даже важные подробности, как оказалось. Ну и начинаешь вспоминать, чтобы свой гражданский долг выполнить, разумеется! И хоть вы про седьмое число уже в курсе, я любыми другими сведениями поделиться могу!
Он посмотрел на Пахаря взглядом честного человека, которому скрывать нечего, да и незачем.
— Вы в машину ко мне садитесь, — предложил частный детектив Пахарь. — Свой гражданский долг в тепле исполнять гораздо приятнее.
— Да! — подтвердил Викентий Николаевич. — Я очень благодарствую!
В салон машины он втиснулся с энтузиазмом, подтверждающим его безусловную готовность заслужить прощение за былые недомолвки.
— Если хотите, я могу подписать, — предложил он. — За укрывательство, в смысле.
— За какое укрывательство? — не понял Пахарь.
— За лжесвидетельство и укрывательство фактов.
— А-а! В этом нет необходимости, — сказал Пахарь. — Мы с вами неформально пообщаемся. Без протокола.
Викентий Николаевич благодарно улыбнулся. Его теперь можно было брать голыми руками.
— Вы в курсе всех дел должны быть, — сказал Пахарь доброжелательным голосом доки-следователя, который видит человека насквозь. — Потому, что от тропаревского дома из деревни никак не выехать, кроме как мимо вас. Правильно я понимаю?
Викентий Николаевич кивнул и застенчиво улыбнулся.
— Седьмого, значит, Тропаревы Зинаиду выставили, — сказал Пахарь.
— Седьмого! — подтвердил собеседник.
— И она к вам сразу побежала докладываться? — не поверил Пахарь.
— Нет, восьмого числа у меня с ней был разговор, — сказал Викентий Николаевич, обрадовавшись, что может чем-то помочь следствию. — По пути, значит, с места работы к месту ее проживания, так сказать, я ее остановил и имел с ней разговор на предмет, как бы это выразиться…
— Да вы не волнуйтесь.
— Все-таки допрос! — сказал Викентий Николаевич и посмотрел жалобно, прося о снисхождении.
— Не допрос, а неформальная беседа, — мягко поправил Пахарь. — Улавливаете разницу?
— Ну, конечно! — с готовностью подтвердил собеседник и судорожно вздохнул. — Да, так я про восьмое не дорассказал.
Идет Зинаида, вся такая расстроенная, а ведь только что к Тропаревым прошла. И вдруг возвращается — странно!
— А чего же тут странного?
— Не было такого никогда! Работа есть работа! Утром пошел, вечером вернулся! Мне в окошко видно, я ведь в курсе! А тут такие несуразности! Я к Зинаиде, как там, мол, и что. Ну, она и сообщает: я в отпуске! А сама чуть не в слезах.
— Так ее восьмого в отпуск отправили?
— Седьмого. Накануне. Приехали хозяева и сразу ей про отпуск.
— Это она вам сказала — что седьмого?
— Сама она, да.
— А вы лично вечером седьмого видели машину Тропаревых?
— Видел.
— Сумерки все-таки, — вспомнилось Пахарю. — Может, ошиблись?
— Как же я ошибся, если их машина мне известна?
— А вскоре после того, как проехала машина Тропаревых, вы видели, как Зинаида домой пошла.
— Точно!
— И что она вам на следующий день сказала?
— При встрече?
— Да. Когда вы ее по пути из тропаревского дома перехватили.
— Сказала, что в отпуске.
— А что еще сказала?
— Больше — ничего.
Похоже было, что не врал. Пахарь, по крайней мере, лукавства в собеседнике не угадывал.
