— Отойди от окна, — попросила Наталья. — И вообще я уже хочу наверх. Я здесь боюсь.
— Наверху — все они, — ответил Богдан. — Никого из них не хочу видеть. Давай уедем, а?
— Как же мы уедем?
— На твоей машине.
— Он забрал у меня ключи.
— Кто? Этот долговязый?
— Да, Михаил.
— Кто он?
— Охранник.
— Твой охранник?
— Не мой. Он работает у человека… У одного человека…
— Который завез тебя сюда, — подсказал Богдан.
— Да.
— Зачем ты сюда поехала? — сказал с досадой Богдан. — Зачем ты вообще с этим всем связалась? Зачем рядом с тобой эта девчонка?
Наталья не ответила.
— Кто она? — продолжал Богдан. — Зачем она тебе? Чего ты хочешь от нее? От нее же смертью пахнет! Я рядом с ней находиться не могу, от нее таким могильным холодом веет, что меня знобит! Кто она?
— Я не знаю. Я уже ничего не понимаю, Богдан. Так бывает: ты думаешь, что это одно, а оно, оказывается, совсем другое. Я думала, что привезла ее сюда, чтобы свои проблемы решить, а теперь мне кажется, что это она сделала так, чтобы я привезла ее сюда. Причина и следствие перепутаны. Понимаешь?
— Нет. Кто она тебе?
— Никто.
— Откуда ты ее знаешь?
— Я знать ее не знала, Богдан…
— До каких пор?
Наталья замешкалась с ответом.
— Кого ты знала до нее? — помог ей Богдан.
— Ее родителей.
— Кто они?
— Компаньоны.
— Чьи?
— Этого человека… Который меня… сюда…
— Твоего самца?
— Да, — сказала Наталья.
— И они что-то не поделили, — догадался Богдан.
— Да.
— Чем занимались? Что за бизнес?
— Я в их дела не лезла…
— Что за бизнес? — повторил Богдан.
— Они по искусству, — не слишком уверенно сказала Наталья. — Танцовщиц отправляли за границу.
— Проститутки? Живой товар?
— Это уже там на месте могло по-всякому пойти, — заупрямилась Наталья. — А отсюда их отправляли танцевать!
— Танцевать-фарцевать, — пробормотал Богдан. — В Турцию, наверное, отправляли, — предположил он. — Там много… э-э-э… поклонников русского искусства.
— В Турцию — это родители этой девочки, — сказала Наталья. — Это их было направление.
— А твой самец по каким направлениям специализируется?
— Европа. Голландия, Франция.
— Чего же они не поделили? Каждый бы окучивал свой огородик… С чего это они поссорились?
— Ну я не знаю, Богдан! — сказала Наталья с досадой, выдававшей нежелание углубляться в дебри опасной темы.
— Я хочу все знать.
— Зачем? — сердилась Наталья.
— Я хочу понять, каким ты боком прислонилась к этой истории и чем тебе лично все это грозит. При мне бабка сказала…
— Какая бабка?
— У которой эта девчонка жила…
— Бр-р-р! — произнесла Наталья, и Богдану показалось, что он даже в темноте увидел, как ее передернуло.
— Ты видел ее?
— Да. Страшная старуха.
— Страшная, — сказал в темноте Богдан. — И она сказала при мне, что все, кто девчонке желает зла — те умрут. Я ей верю.
— Почему? — обмерла Наталья.
— Она предвидит. У нее это получается. Это правда, поверь. Я на своей шкуре испытал. Она мне напророчила. И все совпало. Я не знаю, как она это делает, и знать не хочу, я только знаю, что если она сказала, что тут всех выкосит в одночасье, — это будет! И я хочу понять, каким ты здесь боком, потому что если и ты замазана и чем-то провинилась перед девчонкой — тебе не жить. Даже если я тебя отсюда увезу. Мы можем приехать в Хельсинки, зайти в любой магазин и демонстративно умыкнуть каких-то шмоток евриков на пятьсот, чтобы нас закрыли в полиции, и все равно она до тебя дотянется. Кто-то из сокамерниц ни с того ни с сего тебя возненавидит и задушит ночью подушкой, а если ты в камере будешь одна, то поперхнешься косточкой во время обеда и все равно умрешь, или тебя плитой придавит во время землетрясения…
— Перестань! — сказала Наталья. — И вообще, тут не бывает землетрясений!
— Это неважно, — отозвался из темноты Богдан, и в его голосе звучала обреченность разуверившегося в возможности спасения человека.
— Не оставляй меня, Богдан! — ужаснулась Наталья.
— Тебе есть чего бояться?
— Я желала смерти ее родителям.
— Что там было? — упрямо добивался Богдан. — Из-за чего весь сыр-бор разгорелся?
— Я познакомилась с этим человеком. Его фамилия Калмыков. Прости, что я тебе это говорю…
— Говори, говори! — торопил Богдан.
— Я сначала не знала, кто он и чем занимается. Но это все не важно. Важно с того момента, как я узнала поближе его компаньона.
— Отца этой девочки?
— Да. У них было общее дело, но они делили сферы влияния, не лезли на территорию друг друга. Однажды Калмыков мне сказал, что их с компаньоном мирная жизнь — только до поры до времени. Это правда, Богдан. Им уже было тесно. И из двоих должен был остаться кто-то один. Я его компаньона знала. Он урод, Богдан, он монстр. Он бы не оставил в живых ни Калмыкова, ни меня. Это был вопрос времени. Еще месяц, три месяца, год — не важно. И Калмыков это знал. Он стал бояться, он охрану нанял, но я ему сказала, что уцелеет не тот, кто лучше оборону выстроит, а кто первым нападет.
— Это ты предложила убить компаньона? После паузы — негромкий голос Натальи:
— Да.
Силуэт Богдана вырисовывался на фоне окна, и Наталье стало страшно, как в прошлую ночь, когда стрелял Михаил. Она повторила с мольбой в голосе:
— Не бросай меня! Ладно!
— Так вы убили его? — вместо ответа спросил Богдан.
— Я хотела этого, — каялась Наталья, — Я боялась, что он нас убьет. Я хотела, чтобы это сделал мой брат. Мне не на кого больше было рассчитывать. И я не воспринимала это как грех. Ему нельзя ходить по земле, такие люди не должны жить…
— Вы его убили?
— Кажется, нет.
— Что значит — «кажется»?
— Он убил моего брата.
Это было правдой, которую знал и Богдан. Только до сих пор он знал не всю правду, а лишь ее часть. Теперь узнал все.
— Может, оно и к лучшему, — пробормотал он. — Что он — твоего брата, а не твой брат — его.
