* * *
Микси рванулся. Он сидел в пижаме на диване в гостиной, не шевелясь, мать гладила сына по волосам и шептала ему что-то успокаивающе-убаюкивающее. Вдруг он вскинул голову и отстранился.
— Митя? — спросила по-фински мать.
Он ее не слышал. Поднялся и пошел к двери.
— Минне? — крикнула женщина. — Микси!
А он уже был в прихожей и натягивал прямо на пижаму свою куртку.
— Микси! Митя вартен?
Она не успела удержать Микси, потому что он выскользнул за дверь. Мать выбежала из дома. Темно и ничего не видно. Только слышно, как скрипит под его ногами снег.
— Микси!!!
Глава 40
Михаил без стука вошел в комнату, где находился Калмыков и Наталья. Калмыков посмотрел на Михаила вопросительно. Михаил, держа в правой руке пистолет, левой быстрым движением подхватил лежащую на постели подушку. Наталья, хотя с ней никто ничего не обсуждал, тем не менее оказалась прозорливее Калмыкова, что-то угадав по глазам Михаила, а Калмыков еще спросил растерянно:
— Что случилось?
Михаил ткнул ствол пистолета в подушку, которую поднял на уровень головы Калмыкова.
— Миша! Нет! — завизжала Наталья и попыталась загородить Калмыкова собой.
Ей и досталась первая пуля. Наталья опрокинулась на Калмыкова, прикрывая его своим уже умирающим телом, но Калмыков ее пережил на какую-то пару секунд. Вторая выпущенная Михаилом пуля попала Калмыкову в голову. Хотя Михаил стрелял через подушку, все-таки выстрелы в маленькой комнате прозвучали громко, и он замер на долгие пять секунд, вслушиваясь в звуки и пытаясь определить, не поднялся ли в доме переполох. Было тихо. Убедившись в этом, Михаил высвободил Калмыкова из-под навалившейся на него Натальи и обшарил карманы шефа. Интересовавший его бумажник он нашел почти сразу. Несколько кредитных карточек и наличная валюта. Михаил пересчитал деньги. Пятьсот восемьдесят долларов и три тысячи пятнадцать евро. Деньги и карточки он разложил по карманам, пустой бумажник бросил Калмыкову на грудь. Взял простреленную подушку, вышел из комнаты, прислушался. Ни звука. Стал подниматься по лестнице, выворачивая голову и пытаясь определить, не стоит ли кто-то наверху. Но в гостиной, когда он туда поднялся, никого не было.
Свет в гостиной горел. Михаил дошел до кухни, чтобы убедиться, что там никого нет, потом быстро прошел в комнату к Людмиле и дважды выстрелил в свернувшееся калачиком тело под одеялом. Оставались еще двое: сын Калмыкова и неудачливый Наташкин самец.
Михаил быстро спустился на первый этаж, две двери были на выбор — и он с готовностью подарил дополнительную минуту жизни мальчишке. Распахнул дверь комнаты Богдана, шагнул через порог, и притаившийся в темноте Богдан вогнал ему в сердце копьевидное острие лыжной палки. Михаил осел на пол, выпустив пистолет из руки, и Богдан тотчас же подобрал оружие и замер над телом своего несостоявшегося палача, вслушиваясь в звуки дома.
Он очень боялся Калмыкова и потому первым делом вошел в комнату Натальи. Два трупа на залитой кровью кровати. Богдан попятился и уже за порогом громко крикнул, никого теперь не боясь:
— Люда!
Он готов был бежать наверх, но прежде заглянул в комнату к Дыр-Быр-Тыру. Его удивило, что мальчишкина постель пуста. Зажег свет. Пустая комната. Никого. Посмотрел в шкафу. Ничего, кроме вещей. Тогда он бросился наверх. Распахнув дверь, вбежал в комнату Люды.
— Люда!
Она не отозвалась. Богдан включил свет. И только теперь увидел пулевые отверстия в одеяле.
— Люда!!! — закричал он в ужасе, испугавшись за ее жизнь больше, чем боялся за свою.
Рванул одеяло. Люды под одеялом не было. Богдан затравленно огляделся. Прошелся по гостиной, заглядывая во все углы, потом проверил кухню, открывая все столы, будто Люда там могла спрятаться. Спустился вниз, еще раз заглянул в комнату к Дыр-Быр-Тыру. Никого. Туалет. Пусто. Комната, где стоял сушильный шкаф. Пусто. Душевая. Пусто. Сауна…
Люда прижимала к себе дрожащего Дыр-Быр-Тыра. Богдан едва успел спрятать за спину руку с пистолетом.
— Я слышала выстрелы, — сказала Люда.
— Вам показалось, — пробурчал Богдан.
— Так отчетливо! — продолжала настаивать Люда.
— Я, например, ничего не слышал.
— Странно! — недоверчиво сказал Люда.
Богдан не успел ей ответить, потому что услышал шум у входной двери.
Это был Микси. Он ввалился в дом в клубах морозного воздуха — запыхавшийся и раскрасневшийся от бега. Богдан, который никогда его прежде не видел, смотрел на ночного гостя с настороженным ожиданием.
— Микси! — обрадовалась Люда.
— Вы его знаете? — быстро спросил Богдан.
— Да. Он финн. Живет здесь поблизости.
— Идите с ним, — сказал Богдан. — И мальчишку берите с собой, — кивнул он на Дыр-Быр-Тыра.
— Хорошо, — легко согласилась Люда, нисколько не удивившись.
Выпроводив всех, Богдан вернулся к трупу Калмыкова, обшарил его карманы в поисках ключей от машины, ничего не нашел. Оставалась еще верхняя одежда. Вывернул карманы пальто. Ключи от машины. Заграничный паспорт. Перелистал страницы. Калмыков Алексей. Город Москва. Визы. Шенген, Шенген, Шенген. Почти не осталось свободных страниц. Паспорт Богдан вложил в карман брюк Калмыкова. Потом тщательно вытер полотенцем пистолет и вложил оружие Калмыкову в руку.
У камина на первом этаже были сложены дрова. Богдан разнес их по комнатам обоих этажей, повсюду сложил из них небольшие пирамидки и поджег одну за другой — сначала несколько костров на втором этаже, потом на первом. Когда он, одевшись, вышел к машине, за окнами второго этажа уже угадывалось зарево пожара. И едва Богдан уехал, полыхнуло так, что посыпались со звоном стекла. В доме загудело, будто он был одной огромной печкой. Пламя взметнулось к небу, провалилась крыша, и через двадцать минут деревянный дом сгорел дотла.
* * *
За окном была ночь. Люда сидела в кресле, стараясь не менять позы, а Микси ее рисовал. Он двигал карандашом по бумаге, но за движениями карандаша почти не следил, а смотрел на Люду глубоким гипнотизирующим взглядом. Потом Люда поняла, что так он ее не нарисует и что давно пора бы взглянуть на его работу. Потому что там почти наверняка какая-нибудь абракадабра. Но никак не Люда. Она требовательно протянула руку и сказала:
— Микси! Дай посмотреть!
Он поспешно спрятал портрет за спину.
— Дай, пожалуйста! — сказала Люда.
Он смотрел молча и не двигался. Люда поднялась из кресла, подошла к Микси, но он отстранился.
— Дай! — мягко повторила Люда.
Попыталась отнять портрет, и тут вдруг Микси сморщился, будто она сделала ему больно. А Люда уже почувствовала сквозь одежду какое-то утолщение на его руке.
