Мир творчества является его настоящей реальностью, окружающая же его бытовая среда и даже его соматическое «я» часто представляется для него чем-то второстепенным, несущественным, «ненастоящим», таким, что с одинаковым правом могло бы существовать или не существовать. Отсюда его поразительное равнодушие к условиям существования и поверхностность, «несерьезность» в отношениях с людьми. Внешний мир представляется для него таким, как он преломляется сквозь призму его воображаемых образов. Люди, животные, даже наиболее любимые им рыбы и птицы, вещи, события имеют для него значение не сами по себе, но лишь как объекты его воображения. Отсюда то решающее значение, которое имела во всех его действиях степень его заинтересованности, а также отсутствие у него прочной привязанности к чему бы то ни было.
Воображение является наиболее выдающейся чертой его характера, и, как нам кажется, никакое другое определение не может лучше отразить специфическое его своеобразие, как если мы назовем его «человеком воображения».
Что касается его невроза, выражавшегося в наличии фобий в отношении определенных пищевых веществ, то мы можем рассматривать его как патологическую, по всей вероятности, отягощенность, которая, очевидно, не имеет никакого положительного значения для его творческой деятельности. По крайней мере, мы ни в чем не могли усмотреть такой связи между этой психопатологической чертой характера и его творчеством.
Из бесед
Жена с Багрицким познакомилась следующим образом. Привел его к ней с собой Катаев. Первое впечатление: было в наружности что-то птичье. Производил впечатление чего-то необычного. Поражал своим остроумием. Остроумие было очень острое и в то же время грубое. Прочел только что написанное им стихотворение «Трактир».
[547] Очень быстро освоился с обстановкой на новом месте и спустя короткое время уже чувствовал себя как дома. Притащил две палочки, которые вынул из шкафа в «Коллективе поэтов».
[548] Нес их к себе домой для топки. Эти палочки пошли на растопку печки у обеих сестер, которые тут же стали печь коржики. «А за коржики Багрицкого всегда можно было купить».
После этого стал приходить довольно часто и уже спустя несколько посещений сошелся со своей будущей женой.
[549] Когда сошлись с Багрицким ближе, ее очень удивило, что он вместо нижней рубашки носит маркизетовую кофту матери. Оказалось, что другого нечего было носить.
Жили в Одессе в очень большой нищете. Но это казалось как бы само собой разумеющимся, и никто из друзей и знакомых этому не удивлялся, как будто так и должно было быть. Это как-то гармонировало с Багрицким. Жена в этом отношении всецело придерживалась того же беззаботного отношения к бытовой обстановке. На первом плане была еда, для нее могли продать любую вещь. Обстановки, по существу, никакой не было, был поломанный стол, пара стульев и вместо кровати охапка сена на полу, ребенок воспитывался без пеленок. Все эти материальные лишения переносились очень легко и беззаботно.
Одно время в Одессе Багрицкий с женой и сестра жены Багрицкого Сима,
[550] жена Олеши, вместе с Олешей жили все вчетвером в одной комнате. Сперва жена Багрицкого еще ходила на службу, потом, видя, что, кроме нее, никто не желает служить, также бросила работу. Жизнь была как у настоящей богемы: «дальше ехать некуда». Начиналось с того, что обсуждалось, какая вещь должна быть отнесена на толкучку. Жили, совершенно не заботясь о будущем, исключительно сегодняшним днем. Проводили время в безделье. Багрицкий носил одно время оба правых ботинка, различного фасона и номера, которые ему дала какая-то кухарка, вообще ходил оборванцем (так же и Олеша). В комнате была кушетка и кровать, причем обе пары (Багрицкие и Олеши) поочередно честно менялись местами, так как на кровати было удобнее спать, чем на кушетке. Часто приходил В. Катаев, и когда оставался ночевать, то ложился на пол посередине комнаты. В это время уже не в первый раз Багрицкий читал «Тысячу и одну ночь», Стивенсона, Гумилева и других современных и старых поэтов. Стихам уделялась все же большая часть времени. Просыпаясь с утра, часто Багрицкий и Олеша забавлялись тем, что начинали переговариваться между собою тут же сочиненными рифмованными стихами.
Все трое: Багрицкий, Олеша и Катаев – пользовались академическими пайками.
Вот один из эпизодов, ярко характеризующих нравы этой компании. Познакомились на одном из литературных вечеров с одним бухгалтером, который питал слабость к стихам и даже сам пописывал стихи под псевдонимом Мак (начальные инициалы).
[551] Попавши к Багрицким и Олешам, к которым ходило много всякого народа, он сразу влюбился в Симу, сестру жены Багрицкого, бывшую в это время женой Олеши. В это время Багрицкие и Олеши успели уже распродать почти все вещи, и становилось туго, у бухгалтера же водились кое-какие запасы продовольствия – он служил и получал паек. Решили использовать знакомство с ним для того, чтобы подкормиться. Вначале у него несколько раз были в гостях одни сестры, затем они привели с собой мужей, причем бухгалтеру не было известно, что они являются мужьями сестер, и он принимал их за очень хороших знакомых. Чтобы лучше позабавиться, решили его «разыграть», для чего Багрицкий прикинулся глухонемым. Разыгрывал свою роль он с большим искусством. Роль глухонемого была избрана для того, чтобы Багрицкий, который любил хорошо покушать, в особенности сладости, мог, будучи в гостях у бухгалтера, с меньшими церемониями и не стесняясь удовлетворить свой аппетит. Он действительно воспользовался этим в полной мере, без всякого стеснения съев целиком банку варенья, причем был настолько бесцеремонен, что ел варенье прямо рукой из банки. Олеша представил его хозяину как поэта, который оглох вследствие перенесенного в детстве дифтерита и в доказательство этого попросил Багрицкого, забавно переговариваясь с ним при помощи пальцев, как будто тот был действительно глухонемым, показать карточку, по которой он получает академический паек. В дальнейшем любовь бухгалтера настолько возросла, что он предложил Симе руку и сердце. Легкомыслие компании было настолько велико, что для того, чтобы позабавиться и как следует «погулять», решено было согласиться на это предложение, причем сам Олеша совершенно не протестовал против такого оборота. Решено было устроить «шикарную» свадьбу. Бухгалтер объявил на работе о своей предстоящей женитьбе, пригласил своих сослуживцев, достал по тому времени много продуктов, половина которых была уничтожена еще до торжественного дня, так как все приготовления происходили в комнате сестер. Все было обставлено должным образом вплоть до того, что бухгалтер зарегистрировался с Симой в ЗАГСе. Однако в день свадьбы Сима заболела, у нее появилась температура. Но так как бухгалтер настаивал на том, чтобы свадьба состоялась в тот же день и не соглашался на отсрочку, то «невесте» пришлось в сопровождении жены Багрицкого отправиться к бухгалтеру. Торжество, однако же, сорвалось, приглашенные гости ввиду болезни невесты разошлись очень скоро. Тем временем настроение у забавников сильно упало, так как им стало ясно, что шутка зашла слишком далеко. Сима плакала и просила сестру не оставлять ее одну на ночь с бухгалтером. Внимая ее просьбам, та осталась, причем все трое улеглись в разных местах комнаты. Следующий день также прошел тоскливо. Температура у больной не спадала. Когда дело подошло к вечеру, бухгалтер вполне естественно начал нервничать и ясно давал понять Багрицкой, что желал бы, чтобы она убралась и оставила его наедине с женой. Той самой надоело сидеть «в гостях», хотелось к себе домой. Несмотря на слезы сестры, она ушла домой. Багрицкий и Олеша сидели вдвоем в подавленном настроении. Решено было идти выручать Симу и забрать ее домой. Пошел Олеша. Однако хозяин даже не пустил его на порог. В это время пришел В. Катаев. Узнав, в чем дело, он принялся за него более решительно. Придя к бухгалтеру, с которым не был знаком, он вызвал его якобы по делу. Вошел в комнату и сказал: «Ну, Сима, собирайтесь». Бухгалтер даже не протестовал, настолько он был ошеломлен такой решительностью. Возможно, что к этому моменту он догадался, что его «разыграли». Сима быстро собрала свои вещи, прихватив попутно также и кое-что из вещей бухгалтера (это очень характерно для господствовавших у них нравов). Этим и кончилась вся история с женитьбой. Но так как Сима продолжала болеть и дома ничего не было, даже одеяла, чтобы накрыться (все продали!), то пришлось опять обратиться за помощью к бухгалтеру. Катаев вновь, как наиболее решительный, отправился к нему и принес одеяло. Бухгалтер не прекратил после этого знакомства с Багрицкими и Олешами. Он временами приходил к друзьям, садился в уголок комнаты и восторженно смотрел на Симу, прося в качестве особой милости позволить ему посидеть и полюбоваться ею еще несколько минут. В таких случаях Катаев, если он был при этом, брал на себя роль распорядителя и говорил: «Вам разрешается пробыть еще 10 минут, Мак», или: «Ваш срок истек». В последнем случае бухгалтер беспрекословно вставал и уходил. Любопытная деталь: так как он уже оповестил всех своих знакомых и сослуживцев о своей женитьбе, то чтобы как-нибудь выйти из положения, он женился на первой попавшейся девушке, с которой спустя очень короткое время развелся.
