Послам было объяснено, что «позволить построение таких церквей государю никак нельзя, поскольку к нему уже обращались с той же просьбой многие известные христианские монархи, однако им всем было отказано». Если теперь он разрешит это ганзейским купцам, «то все великие государи, которые напрасно его прежде просили, на него прогневаются».
Действительно, с безуспешными просьбами о строительстве храмов для своих посольств к царю до этого обращались немцы, испанцы, французы, англичане.
В том же ответе ганзейским купцам подчеркивалось: «В вере же, как римской, так и лютеранской, им не будет никакого принуждения, волен каждый оставаться при своей и править в своих домах по ней службу».
Бургомистра Любека подобные аргументы не убедили. Он попытался настоять на своем, ссылаясь на исторический прецедент и особые права Ганзы, имевшей когда-то католическую церковь в Новгороде. Русские чиновники доводы бургомистра вежливо выслушали, но своего решения не изменили.
Лишь изредка настойчивые ходатайства помогали, и протестантские кирки в Москве все же строились. Однако обычно без формального разрешения: власть просто прикрывала на время глаза. Протестантские храмы, в отличие от католических, православная церковь соглашалась терпеть, если только пасторы не заманивали туда русских и все шло тихо и благопристойно.
Получалось это, однако, далеко не всегда. Учитывая, что иноземные поселения стали крупными и разнородными, без склок, естественно, не обходилось и в храме Божьем. Когда иностранцы не были способны быстро погасить скандал, в качестве третейского судьи выступала православная церковь. История сохранила и анекдотичные ситуации.
Вот как излагает один подобный случай Дмитрий Цветаев в книге «Вероисповедное положение протестантских купцов в России», вышедшей в 1885 году:
Перед осадой русскими Смоленска [1632 года], для которой много было нанято за границей иностранного войска, некоторым из служанок в купеческих домах посчастливилось выйти замуж за немецких офицеров. Новые лейтенантши, капитанши и т. п. захотели за богослужением в церкви занимать места ниже бывших своих госпож. Купчихам же казалось крайне обидным видеть впереди себя своих прежних служанок. Уступить не хотела ни та, ни другая сторона, и разгоревшийся спор перешел однажды в драку. Мимо кирки проезжал патриарх и, узнав о причинах свалки, сказал: «Я думал, в церковь немцы ходят за благочестивыми мыслями, чтобы отправлять свое богослужение, а не сводить свои тщеславные счеты».
В тот же день кирку снесли, и вновь построить ее власть разрешила только подальше от центра.
Бывали, однако, и серьезные поводы для вмешательства. В 1689 году под чужим именем в Москву проник фанатичный последователь немецкого мистика Бёме, некто Квирин Кульман, который проповедовал скорое наступление на земле блаженного царства иезуилитов – особых людей, просвещенных истинным христианским учением. В откровениях Кульмана мечты о предстоящем духовном перерождении человечества фантастически переплетались с пророчествами о судьбе европейских государств, на развалинах которых должно образоваться новое иезуилитское общество.
Проповеди Кульмана настолько встревожили пасторов, что они, не справляясь с еретиком самостоятельно, обратились за помощью к царю и патриарху. Хотя вся деятельность Кульмана протекала исключительно среди иностранцев, тем не менее московская власть активно поддержала пасторов: еретика арестовали, подвергли пытке и сожгли.
Приходили к русскому патриарху и с другими вопросами. Известен случай, когда иерарху пришлось разбирать скандальное дело между двумя противоборствующими группами, долгое время соперничавшими за контроль над одной протестантской церковью. Принятое тогда решение можно назвать поистине соломоновым: спорную церковь патриарх приказал снести; тем, кто пожертвовал деньги на ее строительство, возместил расходы; и, наконец, дал разрешение каждой из сторон построить свою собственную церковь.
Уважая в патриархе справедливого судью, иностранцы нередко досаждали ему и по мелочам. Архивы сохранили, например, историю двух женщин-лютеранок, просивших православного иерарха разобраться со случаем двоеженства. На этот раз, правда, патриарх категорически отказался участвовать в разбирательстве, заявив, что православной церкви это дело не касается.
Подозрительное отношение Москвы к католицизму очень хорошо видно из договора 1634 года о торговле с Шлезвиг-Голштинским герцогством. Помимо обычных торговых дел в документе оговаривалось:
На тех дворах, которые у них [иностранцев] будут в указанных для них городах, по двору в городе, беспрепятственно отправлять богослужение по своей лютеранской вере, не строя своих церквей, и под условием подчиниться даже смертной казни виновным, обязываясь не привозить и не держать у себя ни священников, ни простых людей католического вероисповедания.
Несмотря на эти препоны, католические священники тем не менее в Москву регулярно попадали, чаще всего с очередным посольством. А затем под каким-нибудь благовидным предлогом задерживались. До тех пор, пока власть не напоминала непрошеным гостям, мол, пора и честь знать.
Любопытно, что как раз в то время, когда конфессиональные разногласия делили народы и государства Западной Европы на враждебные лагеря, в Москве ни разу не было отмечено никаких отголосков этой борьбы.
Московские кальвинисты и лютеране мирно соседствовали друг с другом. Когда в 1643 году была разрушена церковь кальвинистов, они стали посещать лютеранское богослужение. То же касалось и немногих католиков, которые, не имея собственной церкви, ходили молиться к протестантам. Ревностный католик Патрик Гордон, автор известного дневника, где он описал свою жизнь в России во второй половине XVII века, венчался и крестил детей у протестантов.
История с фанатичным Кульманом стала единственной бурей, нарушившей религиозный покой иностранцев в Москве за многие века. Да и в этом случае осуждение еретика было единодушным.
Православная церковь вмешивалась в жизнь иностранцев только в трех случаях: либо когда они сами этого просили (случай с Кульманом), либо когда бурный скандал среди иностранцев выплескивался на улицу (инцидент с дракой в лютеранской церкви), либо когда иностранцы по неосторожности, хоть в мелочи, чем-то обижали русскую веру.
Примером этого служит история о том, как в Москве иностранцам запретили носить русские костюмы. Во время крестного хода по улицам Москвы патриарх неожиданно заметил в толпе группу людей, не снявших головные уборы. Когда возмущенный патриарх подошел к ним, то оказалось, что это иноземцы, переодетые русскими.
Этого эпизода оказалось достаточно, чтобы принять твердое решение: религиозно «чистые» и религиозно «нечистые» должны быть отделены друг от друга не только церковным забором или языком, но и внешне. «Нехорошо, – заявил патриарх, – что недостойные иностранцы таким случайным образом также получают благословение».
Русские, шведы, поляки, ирландцы, итальянцы и прочая «неотесанная» компания
Большинство сегодняшних россиян обвинение в варварстве отвергнет, без сомнения, с возмущением, но стоит заметить, что еще в 1854 году известный русский философ и публицист Александр Герцен этот малоприятный упрек в адрес своих соотечественников считал справедливым. Зато, замечал он, свежий «варварский» взгляд русских высвечивает на Западе самые неприглядные стороны европейской жизни.
