Еще позже, срочно вернувшись из заграничной поездки в связи с угрозой нового стрелецкого бунта, Петр лично будет вести дознание в пыточных камерах, а затем рубить стрельцам головы. Не исключено, тем самым «сувенирным» топором.
Петр, широко открытыми глазами и без единой слезинки взиравший на то, как толпа раздирает на куски Нарышкиных, никому ничего не простил. Не простил даже кремлевским стенам и самой Москве, где ему в детстве пришлось испытать ужас. И, повзрослев, он возвращается в нелюбимый город только в случае крайней необходимости, не хочет здесь жить, все время перебирается с места на место, предпочитая ночевать по чужим домам, по окрестным подмосковным селам и усадьбам, в Немецкой слободе, но только не в Кремле, где за каждым поворотом ему чудится привидение.
Любимый дом появится много позже. На болоте, в еще не обустроенном, промозглом Санкт-Петербурге, то и дело затапливаемом наводнениями, живя даже не в доме, а в бараке, Петр будет чувствовать себя спокойно и уютно. Главное – подальше от Кремля и его призраков. Московские дворцы ассоциировались у него с адом, петербургские болота он называл парадизом – раем.
«Контрастный душ»: на волю в Немецкую слободу
После победы Софьи и сокрушительного поражения Нарышкиных Петр с матерью перебираются в подмосковное село Преображенское, где любил отдыхать царь Алексей Михайлович. Вдовствующая царица жила в Преображенском в постоянном страхе, тревожно наблюдая за событиями в Кремле, и, видимо, без денег, если судить по тому, что ей приходилось тайком принимать финансовую помощь то от Троицкого монастыря, то от ростовского митрополита.
Зато Петр, вырвавшись из стен Кремля на волю, чувствовал себя в Преображенском превосходно. Всяческая зубрежка закончилась, вообще раз и навсегда закончилось какое-либо планомерное образование. С этого момента, руководимый лишь собственным инстинктом, десятилетний царь надолго погрузился в атмосферу военно-полевых игр. Он сам их придумывал, сам ими руководил и сам с удовольствием учился тому, чему хотел научиться. Весь интеллектуальный багаж, набранный Петром в дальнейшем, это результат самообразования.
Весь этот период в жизни Петра можно назвать закалкой «контрастным душем». Ему довольно часто приходилось из вольного Преображенского возвращаться в Москву для участия в пышных кремлевских церемониях. Ивану и Петру отводилась, например, декоративная роль при приемах иностранных посольств.
Одну из таких торжественных церемоний в 1683 году живо описал секретарь шведского посольства Кемпфер:
В приемной палате, обитой турецкими коврами, на двух серебряных креслах под святыми иконами сидели оба царя в полном царском одеянии, сиявшем драгоценными каменьями. Старший брат, надвинув шапку на глаза, опустив глаза в землю, никого не видя, сидел почти неподвижно; младший смотрел на всех; лицо у него открытое, красивое; молодая кровь играла в нем, как только обращались к нему с речью. Удивительная красота его поражала всех предстоявших, а живость его приводила в замешательство степенных сановников московских. Когда посланник подал верящую грамоту и оба царя должны были встать в одно время, чтобы спросить о королевском здоровье, младший, Петр, не дал времени дядькам приподнять себя и брата, как требовалось этикетом, стремительно вскочил со своего места, сам приподнял царскую шапку и заговорил скороговоркой обычный привет: «Его королевское величество, брат наш Карлус Свейский, по здорову ль?»
Подобных принудительных протокольных «отработок» случалось немало, но, как только они заканчивались, Петр немедленно возвращался на волю в Преображенское. Участие во всех подобных церемониалах на всю жизнь привило Петру ненависть к этикету. Позже он многократно смущал этим качеством как своих собственных, так и иностранных подданных. Он мог принимать иноземного дипломата где-нибудь на верфи в грязной, потной рубахе, на минуту оторвавшись от плотницких дел и чертежей очередного корабля. Петр всегда хотел быть, а не выглядеть, условности вызывали у него только раздражение, насмешку и презрение.
Будучи вторым после Ивана и не любимым Софьей царем, подросток Петр тем не менее определенными властными полномочиями располагал и использовал их не без выгоды для себя. Известно, что в этот период он истощает запасы Оружейной палаты. Как свидетельствуют архивы, назад вещи возвращаются либо разобранными на части, либо испорченными и требующими ремонта: все, что попадало Петру в руки, тут же пускалось им в дело. Точно так же и из кремлевского арсенала постоянным потоком идут в Преображенское порох, свинец, полковые знамена, пистоли, сабли.
Петр прибирает к рукам и массу никому не нужных после смерти отца придворных. Алексей Михайлович, страстный поклонник соколиной охоты и заядлый лошадник, держал свыше трех тысяч соколов и огромную конюшню на сорок тысяч лошадей. Ни больному царю Федору, ни слабоумному Ивану, ни самой Софье все это наследство оказалось ни к чему, зато сгодилось Петру. Среди молодых сокольников и конюхов он и набирает себе первые две роты так называемых потешных, то есть шуточных, игрушечных, солдат.
Именно тогда Петр познакомился со своим будущим фаворитом, приятелем и слугой для особых поручений – ловким, храбрым и хитроумным Александром Меншиковым. Происхождение Алексашки, как называл его Петр, было темным: по одной из версий, он продавал на улице пирожки с зайчатиной, по другой – был конюхом. Зато позже стал светлейшим князем, генералиссимусом и… главным казнокрадом России. Сюда же, в потешные, наравне с конюхами попадают и мальчики из знати: например, будущий фельдмаршал князь Михаил Голицын, как свидетельствует запись, зачислен по причине малого возраста в «барабанную науку».
Несмотря на свое название, потешные солдаты служат всерьез, получая жалованье и занимаясь не парадами, а военной наукой. Строят крепости, штурмуют их, несут при этом потери, считают раненых и убитых. Это продолжается семь лет, и все эти годы наравне с остальными с азов проходит непростую солдатскую науку Петр. Он самостоятельно рассчитывает параметры редутов, своими руками их возводит, сам забрасывает эти укрепления гранатами, получает, как и остальные, ранения. Известен случай, когда порохом ему серьезно опалило лицо и он чуть не ослеп.
Из Кремля за бесконечной суетой в Преображенском смотрят сначала с иронией и недоумением, а затем со все возрастающей тревогой. Уж очень быстро игрушечные солдатики становятся настоящими.
Все это время рядом с Преображенским в жизни Петра присутствует и Немецкая слобода, где он находит себе учителей, способных удовлетворить его любопытство к различным ремеслам, инструментам, а главное – к военной науке. В Немецкой слободе к этому времени живет пара генералов и множество офицеров, послуживших уже в разных европейских армиях и участвовавших в бесчисленных баталиях.
В начале 1690 года, когда две потешные роты стали полками – Преображенским и Семеновским (по названиям сел, где петровские войска располагались), почти все служившие там офицеры были иноземцами и только сержанты – русскими. Правда, во главе полков поставлен все-таки русский Головин – «человек гораздо глупый, но знавший солдатскую экзерцицию», как отзывался о нем князь Куракин.
