Упреки к Екатерине возросли с началом Французской революции. Масоны припомнили ей дружбу с Вольтером и другими вольнодумцами. Характерна переписка по этому поводу известных русских масонов. Один из них пишет:
Я думаю, что сочинения вольтеров, дидеротов, гельвециев и всех антихристианских вольнодумцев много способствовали нынешнему юродствованию Франции. Зови меня кто хочет фанатиком, мартинистом, распромасоном, как угодно, я уверен, что то государство счастливее, в котором больше прямых христиан.
Другой вольный каменщик почти в унисон повторяет:
Монархи веселились сочинениями Вольтера, Гельвеция и им подобных; ласками награждали их, не ведая, что, по русской пословице, согревали змею в своей пазухе; теперь видят следствие блистательных слов, но не имеют уже почти средств к истреблению попущенного ими!
Вольные каменщики и утопический социализм
Упреки в исторической недальновидности можно, правда, с равным успехом адресовать и некоторым из русских масонов. Пытаясь представить себе, каким могло бы быть общество, если бы вольные каменщики получили возможность строить справедливое государство, они в своих утопиях удивительно легко переходили от филантропии к социализму. Утопии эти, правда, не получили в масонской среде широкого распространения, но и не обратить внимание на них нельзя, учитывая весь дальнейший исторический анамнез России.
Одна из таких утопий, «Путешествие в землю Офирскую», принадлежит перу того же князя Щербатова, что сурово критиковал власть за упадок нравственности в стране.
Идеальное государство, с точки зрения автора утопии, обязано бдительно следить за жизнью граждан, всячески оберегая их нравственность. В Офирской земле этим занимаются некие санкреи – особо подготовленные и абсолютно безгрешные полицейские офицеры. В жизни граждан земли Офирской, то есть офирян, рассчитано:
…Что каждому положены правила, как ему жить, какое носить платье, сколько иметь пространный дом, сколько иметь служителей, по скольку блюд на столе, какие напитки, даже содержание скота, дров и освещения положено в цену; дается посуда из казны по чинам; единым жестяная, другим глиняная, а первоклассным серебряная, и определенное число денег на поправку, и посему каждый должен жить, как ему предписано.
У офирян, пишет князь Щербатов, нет «ни богатства, ни убожества», а «живут каждый на определенное от казны жалованье».
Законом нормировано все потребление, хотя частная собственность уничтожена все-таки не полностью. Государство вмешивается буквально во все малейшие детали экономической жизни страны, создает запасы хлеба, определяет каждый год твердые цены на продукты, продает отборные семена.
У каждого гражданина этой страны свое твердо обозначенное место в обществе и своя четко определенная и нормированная работа. Хозяин дома даже не имеет права самостоятельно починить печь, для этого есть особый специалист – печник. Зато с него и спрос, если что, «он наказуется определением в вечную тягостную работу».
Ответственность за брак в работе несут все – от простого печника до монарха, чья деятельность в земле Офирской также строго регламентируется. Более того, суда монарху не избежать: через тридцать лет после его смерти, когда польза или вред от его деяний станут очевидными, в ходе всенародного обсуждения решается вопрос об отношении к его памяти: ставить ему памятник или, наоборот, заклеймить позором.
Можно было бы счесть этот проект некоей аномалией, результатом фантазии князя Щербатова, и только, поскольку изложенные им идеи не очень согласуются с усилиями Новикова и других масонов создать в стране общественный противовес жесткой государственной власти. Однако, открывая другую книгу – весьма популярную в масонских кругах «Истину религии», понимаешь, что не все так просто.
Приведем лишь один отрывок, где речь идет о том, как обуздать излишнюю роскошь в одежде:
Должно… сделать таким образом, чтоб каждое обоего пола состояние имело особенный свой пристойный мундир, как буднишний, так и праздничный, по примеру военных людей… Какою выгодой пользуются офицеры в мундирах своих! Небогатый равно с богатым может являться как при дворе, так и во всяких обществах. Ежели б правило сие было всеобщее, коликих бы избавилось тогда человечество забот, зависти и презрения! Достоинство и добродетель были бы виднее, и личность имела бы более уважения. В сем христианский патриот не угодит только одному прекрасному полу… Государи и вельможи должны бы были подавать собою высокий пример и подражать монарху китайскому, который не иначе видим бывает, как в императорской униформе своей, и в которой он почти обожаем.
Эти утопии вызывают в памяти современного человека уже не «монарха китайского», а скорее «великого кормчего» Мао и поражают не столько своей наивностью, сколько, наоборот, своей близостью к социалистическим реалиям ХХ века.
Тем не менее даже подобные штрихи в портрете вольного каменщика времен Екатерины ничуть не противоречат утверждению Бердяева о том, что масонами были тогда лучшие русские люди. Именно потому, что лучшие и совестливые, их мысль настойчиво работала в поисках выхода из российского загона, где редкий правитель отличал крепостного человека от скота. Другое дело, что в своих поисках масоны то выходили на верную дорогу, ведущую к созданию полноценного гражданского общества, то забредали в тупики соблазнительно простых и, как уже доказала сама жизнь, опасных решений.
Масон как предтеча русского интеллигента
Репрессии, обрушившиеся на масонов в эпоху Екатерины, по-своему закономерны. Государыня, объявившая в либеральном «Наказе» краеугольным камнем российской политической системы самодержавие, не могла, естественно, ужиться с масонами, пожелавшими оппонировать власти, выдвигать альтернативные проекты развития общества, влиять на российского гражданина, постепенно создавая общественное мнение.
Ложи были закрыты, типография при Московском университете разгромлена. Николай Новиков был обвинен в «расколе»(?), в связях с иностранцами (это у нас традиционно любимая тема) и прочих столь же нелепых грехах. 1 августа 1792 императрица подписала указ о заключении его в Шлиссельбургскую крепость. Даже верный власти Карамзин не понимал, в чем причина такого строгого наказания, и предполагал, что Новикова посадили главным образом за то, что тот голодающим хлеб раздавал. Из 15 лет, «подаренных» ему просвещенной Екатериной, Новиков провел в тюрьме четыре с половиной. Павел I освободил заключенного в первый же день своего царствования, за что ему спасибо. Тем не менее и этих лет хватило, чтобы превратить энергичного человека в больного старика. Быть на Руси просветителем не просто.
Граф Никита Панин тоже попал в политическую изоляцию, причем настолько глухую, что даже Павел со своей женой решились навестить любимого наставника только перед самой его смертью.
Огромный резонанс среди думающих русских людей имела расправа над Александром Радищевым, автором книги «Путешествие из Петербурга в Москву». Ряд современных исследователей утверждает, что Радищев был посвящен в ложе «Урания» в 1773 году. Другие полагают, что он, хоть и был очень близок к масонам, в ложу все-таки не вступил. Принципиального значения, на мой взгляд, это не имеет. Радищев печатался в новиковских журналах, дружил с масонами, книгу «Путешествие из Петербурга в Москву» посвятил своему ближайшему товарищу – масону Алексею Кутузову. Взгляды, которые он исповедовал, полностью совпадают с теми, что бытовали в масонских кругах. Наконец, сама Екатерина II определила Радищева в масоны, заявив, что автор книги – «мартинист».
