Радищев высказал мысли, ставшие духовным наставлением для всей русской интеллигенции:
Я взглянул окрест меня – душа моя страданиями человеческими уязвленна стала. Обратил взоры во внутренность мою – и узрел, что бедствия человека происходят от человека, и часто от того только, что он взирает непрямо на окружающие его предметы.
Историк Натан Эйдельман, определяя главное в книге Радищева, справедливо называет стыд:
Радищевский стыд унаследовала великая русская литература, прежде всего писатели из дворян, которые «не умели» принадлежать своему классу. Это – стыд и совесть Пушкина, Лермонтова, невольников чести. Это стыд Льва Толстого – за жизнь, по его мнению, слишком сытую и благополучную, за счет других.
Между тем, если разобраться, книга Радищева не была радикальнее или опаснее многих тех, что вышли из типографии Новикова ранее. Критика крепостничества также не являлась в России чем-то новым.
Просто книга появилась уже в тот период, когда активизировалась правительственная цензура, а просвещенная императрица начала под впечатлением Французской революции поход на своих российских вольнодумцев. Отсюда и столь суровое наказание – ссылка в Сибирь, в Илимский острог «на десятилетнее безысходное пребывание», – возмутившее многих своей необоснованной жестокостью.
Если говорить о родословной русского интеллигента, то одним из его предков, конечно же, был беспокойный масон времен Екатерины II. Еще не раз и не два в истории России интеллигент повторит извилистый путь своих духовных предшественников, в поисках справедливости и правды часто попадая чуть ли не след в след масонам.
Историк русской философии Василий Зеньковский точно подметил:
В русском масонстве формировались все основные черты будущей «передовой» интеллигенции, и на первом месте здесь стоял примат морали и сознание долга служить обществу, вообще практический идеализм.
Как и в прочих случаях, где западноевропейское вступало во взаимодействие с великорусским, и здесь заграничные семена дали неожиданные всходы. Во-первых, при всем космополитизме, заложенном в классическом масонстве, русские каменщики ни на шаг не уступили в своем патриотизме.
Сенатор Иван Лопухин, один из крупнейших масонских деятелей эпохи Екатерины, в своих записках отмечал, что истинный патриотизм заключается не в том, чтобы «на французов или англичан походили русские», а в том, чтобы «были столько счастливы, как только могут».
Во-вторых, при самых тесных во времена Екатерины связях с властью масоны тем не менее смогли сохранить свою полную интеллектуальную и духовную независимость от нее. Для Европы это, пожалуй, нехарактерно. В ту же самую эпоху в Пруссии, например, масоны, также приближенные к власти, в ней фактически и растворились, вполне удовлетворившись министерскими портфелями.
«Свободный муж есть человек, признающий Бога, законы и самого себя за единственных обладателей своей воли», – убежденно говорили русские масоны той эпохи.
Они были с государством, с обществом и сами по себе. Может быть, поэтому нигде, кроме России, и не появилось ничего подобного тому, что называют «русской интеллигенцией».
Россия между Америкой и Англией. Вооруженный нейтралитет
Россия открывала для себя Америку поэтапно. Сначала, как обычно, это были географические открытия. Название Берингова пролива в честь русского мореплавателя Витуса Беринга говорит само за себя.
Затем пришли контакты научные; группа русских ученых во главе с Ломоносовым, например, внимательно следила за опытами Франклина в области электричества, а тот, в свою очередь, с интересом изучал все, что публиковали его русские коллеги. В 1763 году Франклин писал:
Член Петербургской академии наук Эпинус опубликовал недавно работу на латинском языке… под названием «Tentamen theoriae electricitatis et magnetismi», где он применил мои положения об электричестве для объяснения различных явлений магнетизма и, я думаю, сделал это со значительным успехом.
Начиная с 1775 года, после известных сражений при Лексингтоне и Конкорде, которые стали прологом вооруженной борьбы североамериканских колоний Англии за независимость, Россия начала открывать Америку и политически. Вникать в курс дела приходилось срочно, поскольку речь шла о взаимоотношениях со старым российским торговым и политическим партнером и соперником – Англией.
Отношения между Петербургом и Лондоном были в тот период любезными, но прохладными. В 1766 году стороны заключили важный двусторонний торговый договор, но одновременно англичане упорно не соглашались на установление союзнических отношений, чтобы не связывать себе руки помощью России в ее шведских, турецких и польских делах. Возникшее в результате неудачных переговоров похолодание, конечно, повлияло на ту позицию, что заняла Екатерина в отношении событий в Америке.
1 сентября 1775 года английский король Георг III направил личное послание русской императрице, где, взывая к монархической солидарности, просил послать русских солдат для подавления восстания в американских колониях. Британскому посланнику в Петербурге было поручено добиться посылки в Америку 20-тысячного русского корпуса. Пресса, узнавшая об этой новости, скорректировала цифру, доведя ее до 30 тысяч человек, и добавила, что Лондон готов заплатить за эту услугу три миллиона фунтов стерлингов.
Сенсационное сообщение вызвало тревогу и в Америке, и во Франции. Французский МИД приказал своему послу немедленно проверить достоверность информации и узнать о реакции русских на просьбу Лондона.
Рекогносцировка, проведенная французскими дипломатами, Париж успокоила. Россия не горела желанием вмешиваться в конфликт, не суливший ей никаких лавров. О том, что восстание приобретает серьезный оборот и что в сущности требования восставших вполне справедливы, в Петербург шла подробная информация из самых разных источников, причем, и это любопытно, авторы депеш даже не пытались скрыть своих симпатий к колонистам. Российский посланник в Лондоне Алексей Мусин-Пушкин писал:
Народ тамошний, оставляя обыкновенные свои промыслы, добровольно упражняется в военных эксерсициях. Антузиастский дух сей заражает равномерно все чины и звания.
Вежливый отказ, направленный Екатериной королю Георгу, базировался на весомых аргументах как военного, так и политического характера: трудно оказывать необходимую поддержку экспедиционному корпусу в другом полушарии, Россия устала от войны, да и как объяснить общественному мнению, почему русские влезли в драку против колонистов? Дело это внутреннее, и никто из иностранных держав в конфликт не замешан. В результате, не получив поддержки в Петербурге, Англия занялась вербовкой немецких наемников.
В России продолжали между тем внимательно анализировать ситуацию. После сообщения о принятии американским конгрессом Декларации независимости советник русского посольства докладывал из Лондона:
