Предисловие
Одним из главных раздражителей в отношениях России и Запада до сих пор остается страх перед «русской угрозой», или, если выражаться чуть дипломатичнее, дефицит доверия западного человека к способности русских быть настоящими европейцами. Этот камешек в башмаке то и дело дает о себе знать.
В течение какого-то времени после распада СССР западные политологи объясняли этот феномен, ссылаясь на коммунистическую идеологию, доминировавшую в России XX века. Некоторые при этом вежливо добавляли, что пройдет время – уйдет постепенно и недоверие.
Однако постепенно пришло понимание, что корневая система проблемы гораздо обширнее, да и уходят эти корни намного дальше в прошлое. Очевидно, что давний испуг, испытанный Европой во времена Петра Великого, когда одним неожиданным для всех рывком Россия встала во весь рост и заявила о себе как о великой державе, не забыт до сих пор. Тем более этим испугом дело не ограничилось.
Как при археологических раскопках, здесь можно снимать один исторический слой за другим и почти в каждом из них обнаружатся свои наконечники стрел и ржавые мечи. Но и эти находки объясняют не все. В конце концов, кто только не воевал в Европе между собой, однако страх перед русскими оказался намного более долговечным и мифологизированным, чем остальные. Возникает законный вопрос: почему?
Кажется, ни один народ в мире не избежал припадков воинственности. Находила иногда эта напасть и на русских. Славянофилы многие десятилетия бредили Константинополем, временами заражая своими идеями не только официальную власть, но и все общество. Правда, свою воинственность славянофилы старались объяснить, ссылаясь на то, что зоной их геополитических интересов являются не далекие заморские колонии, а лишь те европейские регионы, где под жестким мусульманским игом томятся близкие русским по крови или православной вере народы.
Иногда манией величия страдали даже русские западники. Например, философ Петр Чаадаев писал:
Россия слишком могущественна, чтобы проводить национальную политику, ее дело в мире есть политика рода человеческого. Провидение создало нас слишком великими, чтобы быть эгоистами; оно поставило нас вне интересов национальностей и поручило нам интересы человечества. Все наши мысли в жизни, в науке, в искусстве должны отправляться от этого и к этому приходить, в этом наше будущее, в этом наш прогресс.
Однако и эта идея не столь уж оригинальна. Можно вспомнить средневековый Китай, почитавший себя пупом вселенной, или не такую уж давнюю Японию с ее фанатичным обожествлением императора и всего японского: от кимоно до харакири. Приблизительно тем же заболеванием страдали англичане времен Кромвеля. Не говоря уже о Германии с ее тевтонскими идеями.
Сегодня на свою особую миссионерскую роль претендуют США, которые (к несчастью для многих) слепо уверены, что только они и могут вести за собой в будущее цивилизацию. Причем чем больше Белый дом упорствует в том, будто «знает, как надо», тем чаще вспоминаются строки барда и диссидента Александра Галича:
Не бойтесь тюрьмы, не бойтесь сумы,
Не бойтесь мора и глада,
А бойтесь единственно только того,
Кто скажет: «Я знаю, как надо!»
Действительно, с мессиями рекомендуется быть осторожнее.
Геополитические амбиции также были присущи многим. Достаточно вспомнить о неумеренных аппетитах Туманного Альбиона, Испании, Австро-Венгрии, Османской империи, Франции, Германии, Швеции. Однако европейский стресс во всех этих случаях был очерчен более или менее четкими временными рамками и почти всегда покоился на достаточно очевидных причинах. Как Европе было не испугаться откровенного экспансионизма Наполеона?
Что касается русского феномена, то здесь все обстоит несколько иначе. Обращает на себя внимание следующая особенность. После Петра I и Екатерины II, во внешней политике которых легко прослеживается защита национальных интересов, российским правителям все чаще изменял здравый смысл. Русские солдаты теперь умирали не за новые владения (своей земли хватало уже с избытком) и не за колониальные товары (чай, кофе, алмазы), что для европейцев тогда было как раз делом обычным и понятным, а за идеи и веру.
К тому же в этот исторический период Россия не раз, откликаясь на просьбу о помощи, вмешивалась в международные дела на стороне слабейшего, без всякой выгоды для себя. Парадокс, однако, в том, что обычно, едва дело было сделано, «русского медведя» тут же от греха подальше общеевропейскими усилиями (нередко при участии и самих спасенных) стремились снова загнать назад в берлогу.
Другие великие державы в своих геополитических устремлениях были намного рациональнее (или циничнее) России. В результате в Азии долгое время доминировали англичане, в Южной Америке – испанцы, в Африке – французы и немцы, но «русского медведя» все равно почему-то чаще других подозревали в стремлении к мировому господству. Отчасти это объяснялось, конечно, размерами «зверя» – загривок в Европе, хвост в Азии, что не могло не пугать, но причина не только в этом.
Тогдашнее «нестяжательство» России во внешней политике можно при желании оценивать с диаметрально противоположных позиций, делая упор либо на благородстве русских, либо на их чрезвычайной непрактичности. Слово «прагматизм» вошло в обиход русских значительно позже, чем на Западе.
Может быть, как раз эта непривычная для западного человека русская политика, где чувство, вера, а затем и идеология очень часто преобладали над здравым смыслом, стала одной из причин, почему мир привык смотреть на Россию с настороженностью. Прагматику с прагматиком договориться всегда проще, нежели прагматику с романтиком или, того хуже, с человеком, одержимым какой-либо идеей. А непредсказуемость в политике уже серьезнейший мотив для опасений.
Как ответная реакция у русских появился свой собственный комплекс. В глубине души у многих укоренилась обида на «черствый и меркантильный» Запад за неблагодарность и эгоизм, которые, с их точки зрения, и мешают установлению стабильных добрососедских отношений. К тому же добрососедских отношений русским обычно бывает мало, они хотят именно дружбы. А дружба и расчетливость действительно сочетаются плохо.
Итак, о взаимном стрессе и его исторических корнях.
Часть первая
Русские идут!
Самые первые залпы информационной войны на российско-западном фронте стали раздаваться еще в эпоху Петра Великого. В те времена в некоторых западных странах российскому реформатору доставалось от авторов различных пасквилей немало. В ответ и сам Петр не раз лично корректировал огонь своих пропагандистских батарей.
Именно при Петре I разговоры о русской угрозе стали постоянным фоном. Просто в моменты обострения отношений с Россией они резко усиливались, а в «хорошие дни» отходили на задний план – «уползали» на заранее подготовленные позиции. Однако полностью уже никогда не исчезали. Даже когда на политическом небосклоне, казалось бы, не было ни облачка и ярко светило солнце, на Западе всегда находился какой-нибудь махровый русофоб, а в России столь же махровый «патриот-антизападник», который с наслаждением занимался своим шаманским камланием: «про запас».
