У прежних участников дворцовых переворотов не было заранее продуманных планов убивать монарха, зато с избытком хватало убийц. У декабристов был замысел, но не нашлось ни одного человека, пожелавшего подобную идею реализовать.
Четырнадцатого декабря в создавшейся всеобщей суматохе восставшим представилось немало возможностей устранить Николая Павловича, но они этим шансом не воспользовались. Большинство декабристов так и не смогли решить для себя мучительный вопрос о допустимых средствах борьбы. Многие из них мечтали пожертвовать собой, но продолжали сомневаться в том, что имеют моральное право жертвовать другими.
Позже, возмущаясь суровостью приговора, вынесенного декабристам, многие критики Николая I обращали внимание на то, что большинство подсудимых виновно лишь в замыслах, а не в действиях. Это верно, но, как показали события, и замысел иногда стреляет. Четырнадцатое декабря 1825 года предопределило судьбу России надолго вперед. В этот трагический день и оппозиция, и власть переступили через запретную черту. Каховский, не осмелившись поднять руку на царя, убил Милорадовича. Власть на выстрел Каховского ответила картечью, сначала в воздух, а затем уже по восставшим.
Сам выстрел Каховского, кстати, был совершенно бессмысленным и нелепым. Он прогремел не для того, чтобы заставить оратора замолчать, а в тот момент, когда граф Милорадович, уже произнеся свою речь и не сумев переубедить декабристов, повернул лошадь, чтобы уехать с площади. Каховский выстрелил, как стреляет порой висящее на стене ружье. Просто потому, что оно было заряжено. Виноват замысел. Вышли стрелять, вот Каховский и выстрелил.
Одним словом, поговорка «Благими намерениями путь в ад выстлан» родилась не случайно. Данные о жертвах 14 декабря на Сенатской площади по разным источникам, как обычно, отличаются, но в любом случае эта цифра превышает тысячу, причем едва ли не большая их часть – мирные граждане (зевак там собралось немало). В том числе среди жертв – десятки детей. Тем, кто привычно героизирует и романтизирует декабристов, забывать об этом не стоит.
Самой власти решение стрелять также далось далеко не просто. Не только декабристам, но и Николаю пришлось мучительно решать вопрос о «средствах». Конечно, царскому правительству и прежде приходилось применять против бунтовщиков жесткие меры, но впервые власти противостояли столь необычные мятежники. Люди, вышедшие на Сенатскую площадь, не походили ни на убийц Павла I, ни на участников пугачевского бунта.
На Сенатскую площадь впервые в русской истории вышла вполне европейская по своей идеологии политическая оппозиция. По своему происхождению и образованию эта оппозиция, как близнец, напоминала саму власть. Различие заключалось лишь в образе мыслей. Впервые в русской истории власти приходилось силой подавлять не чернь, что было делом привычным, а бить из пушек по своим, только инакомыслящим.
Прежде чем отдать приказ стрелять, Николай I, не имевший ни малейшего желания начинать свое царствование с кровопролития, несколько раз пытался уговорить восставших сложить оружие. Декабристов не смогли, однако, убедить ни он, ни великий князь Михаил Павлович, ни изгнанный с площади митрополит, ни граф Милорадович, которому попытка урезонить мятежников стоила жизни. Царь дважды давал команду артиллерии готовиться к стрельбе и дважды, обуреваемый сомнениями, отменял свое распоряжение. Лишь с третьей попытки Николай I решился наконец скомандовать: «Пли!»
Первая кровь, как известно, самая страшная и трудная. Пройдет не так уж много времени, и русские революционеры хладнокровно возьмутся за пистолеты и бомбы, сочтя террор вполне приемлемым оружием в политической борьбе.
А власть без особых колебаний начнет стрелять по манифестантам из пулеметов.
Культ пяти повешенных
Закончив работу, следственная комиссия разделила всех виновных на 11 разрядов. Первый разряд (31 человек) планировалось приговорить к смертной казни отсечением головы, остальные должны были понести наказание различной тяжести: от вечной каторги до разжалования в солдаты. Пятерых главных виновных (Павел Пестель, Сергей Муравьев-Апостол, Кондратий Рылеев, Петр Каховский и Михаил Бестужев-Рюмин) поставили вне всяких разрядов. Их ожидало мучительное четвертование.
Николай I своим указом смягчил наказание большинству участников восстания, в частности даровал жизнь всем декабристам, попавшим в первый разряд. Простых солдат специальным манифестом объявили невиновными. Как говорилось в документе, «…в злодеяниях 14 декабря… ни делом, ни намерением не участвовали впавшие в заблуждение роты нижних чинов».
Тем не менее и «заблудшим» все же пришлось пострадать. Из их числа власти сформировали сводный полк, который тут же отправили в горячую точку – на Кавказ.
Судьбу пятерых главных виновных царь поручил решить Верховному уголовному суду, заявив при этом, что согласится с любым решением судей, каким бы оно ни было.
Суд, подумав, заменил четвертование повешением.
Говорят, что царь подобным решением остался недоволен, считая, что русских офицеров положено расстреливать, но никак не вешать, однако, поскольку уже дал слово не вмешиваться, отменять приговор не стал. Тринадцатого июля 1826 года смертную казнь привели в исполнение.
Оценка тех трагических событий со временем, как это обычно бывает, менялась.
Яков Ростовцев, известный позже деятель крестьянской реформы, зная о готовящемся мятеже, упреждая беду, отговаривал бунтовщиков: «Ваши действия будут сигналом к разрушению государства. Отпадет Польша, Литва, Финляндия, Бессарабия, Грузия, и начнется гражданская война».
Историк Карамзин по следам событий записал:
14 декабря… я был во дворце… выходил и на… площадь, видел ужасные лица, слышал ужасные слова, и камней пять-шесть упало к моим ногам. Новый император показал неустрашимость и твердость. Первые два выстрела рассеяли безумцев… Я, мирный историограф, алкал пушечного грома, будучи уверен, что не было иного способа прекратить мятежа. Ни крест, ни митрополит не действовали.
Точно такую же оценку событиям 14 декабря давали тогда и иностранные наблюдатели. Австрийский посланник Лебцельтерн в письме к канцлеру Меттерниху убежденно доказывал:
Если бы переворот 14 декабря удался, то пертурбация была бы всеобщая и анархия ужасная… Представьте себе миллион людей под оружием, переходящих от строгой дисциплины к полной распущенности… население, не имеющее, что терять, а лишь все выиграть от уничтожения дворянства.
Приблизительно те же настроения царили тогда и в казематах, где находились заговорщики. Будучи уже под арестом и успев о многом передумать, некоторые лидеры декабристов признавали, как это сделал, например, Бестужев-Рюмин, что «самый успех нам был бы пагубен для нас и для России». Рылеев за несколько дней до казни в письме к Николаю I, ничуть не надеясь на милосердие царя, пишет: «Чем же возблагодарю я Бога за Его благодеяния, как не отречением от моих заблуждений и политических правил? Так, Государь! Отрекаюсь от них чистосердечно и торжественно…»
