Книга Россия и Запад на качелях истории. От Павла I до Александра II, страница 8. Автор книги Петр Романов

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Россия и Запад на качелях истории. От Павла I до Александра II»

Cтраница 8

Нового папу живо интересовал лишь один вопрос: когда сможет вернуться в Петербург нунций. Аббат Бенвенутти докладывал по этому поводу в Рим:

Император ничего не желает более, как поддерживать хорошие отношения со святым отцом, но при условии, что ему не будет отказано в титуле Великого магистра (по этому поводу он не желает слушать никаких возражений); он охотно вступит в переговоры относительно других вопросов и примет того, кого будет угодно направить его святейшеству в качестве нунция…

Еще одним важным каналом, по которому в Рим шла подробная информация о положении в Петербурге и настроениях императора, стал иезуит патер Грубер, тесно связанный с императорской семьей. Говорят, что в дом он вошел как прекрасный стоматолог, но затем продемонстрировал столько ума, находчивости и умения быть полезным, что стал близким конфидентом императора. Грубера даже наградили орденом Андрея Первозванного, но, проявив скромность и дипломатический такт, иезуит награду вежливо отклонил.

Есть свидетельства, что именно Грубер прорабатывал вопрос о личной встрече Пия VII с Павлом I где-нибудь в одной из западных провинций России, чтобы без посредников обсудить вопрос о воссоединении церквей и о легализации ордена иезуитов.

Если верить Груберу, то Павел в конфиденциальных беседах признавался иезуиту в том, что «сердцем он католик», и передавал через него приглашение теперь уже и Пию VII поселиться в России. В декабре 1800 года Грубер докладывал Маротти, секретарю папы:

Что касается состояния души нашего доброго императора, я добавлю, что еще несколько дней назад во время аудиенции он сказал мне: «Если папа ищет надежного убежища, я приму его как отца и защищу его всей моей властью».

В том же докладе Грубера есть многозначительная фраза: «Как желает он, чтобы его церковь была объединена со святою Римскою церковью. Впрочем, об этом следует говорить только устно и с крайней осторожностью».

О таких же настроениях Павла свидетельствует и посол Испании герцог де Серракаприола. Посетовав в ходе аудиенции послу на то, что именно Испания противится его утверждению в качестве гроссмейстера Мальтийского ордена, Павел затем заявил:

…учитывая опасность фальшивой философии, приобретающей все более широкое распространение, [он] считает, что против набирающего силу атеизма следует бороться, объединив усилия всех сил добра. Союз религий есть самая сильная преграда на пути распространяющегося вселенского зла.

Историки по-разному толкуют беседы Павла с католиками. Для одних многообещающие заявления российского монарха – это лишь тактические уловки в дипломатической игре, для других именно в этих конфиденциальных разговорах с глазу на глаз содержится подлинная суть мировоззрения императора. На мой взгляд, Павел находился над схваткой, и в этом смысле был ближе к Богу, чем противоборствующие конфессии. Его экуменизм являлся подлинным и носил не столько политический, сколько мистический характер.

Исторический казус, когда гроссмейстером католического ордена стал православный русский монарх, завершился лишь со смертью Павла. Думается, что известие о кончине русского императора в Ватикане встретили со смешанным чувством искреннего огорчения и естественного облегчения. Римский первосвященник потерял очень надежного, но чрезвычайно беспокойного партнера.

Девятого февраля 1803 года папа дал наконец свое согласие на отставку Гомпеша и на избрание Великим магистром Жана Батиста Томмази.

Де-юре Павел I так и не был признан гроссмейстером ордена.

Рыцарский дух как основа российской внешнеполитической доктрины

В одном старом анекдоте раввина спрашивают: «Зачем евреи делают обрезание?» Тот, крепко подумав, начал свой ответ словами: «Ну, во-первых, это красиво…» Приблизительно так же аргументировал свою внешнюю политику и Павел I: «Ну во-первых, это благородно…» Рыцарский дух, как понимал его император, стал решающим фактором, определявшим всю российскую политику в годы его царствования.

Некоторые трезвые мысли, которые Павел когда-то высказывал, критикуя порочность внешней политики Екатерины, «направленной на расширение границ империи ради пустой славы», и разумные в целом утверждения о необходимости сосредоточиться на внутренних российских делах – все это сразу же после восшествия на престол было либо полностью забыто, либо серьезно трансформировалось.

Прагматизма во внешней политике Павла приблизительно столько же, сколько реализма в легенде о Ланселоте. Зато все его действия во внешнеполитической области выглядели, как правило, исключительно благородно и красиво.

Павел являлся, например, принципиальным противником раздела Польши. Его рыцарский дух оскорбляла торгашеская сделка между Австрией, Пруссией и Россией за счет поляков. Вступив на престол, он не был в состоянии отменить результаты этого позорного договора, поскольку на то требовалось согласие и других участников, но Павел сделал то, что мог. Сначала он лично навестил главного польского пленника, одного из руководителей восстания, уже больного Тадеуша Костюшко и, взяв с храброго пана честное благородное слово, что тот не будет больше воевать с Россией, отпустил его в Америку, подарив на память собственную шпагу и пожаловав изрядной суммой денег. А затем 12 декабря 1796 года подписал указ об освобождении поляков, участвовавших в восстании.

Собственно, с самого начала своего правления Павел во внешней политике отчетливо сформулировал всего две задачи: 1) необходимость борьбы против революционной Франции; 2) возвращение крестоносцев на Мальту. На начальном этапе борьбы враг был лишь один – французы. Республиканские солдаты находились как в Италии, третируя личного друга Павла папу римского, так и на священном для императора острове, который он был обязан защищать в качестве протектора, а затем и гроссмейстера ордена. Таким образом, самое активное участие в антифранцузской коалиции, на что не решалась осторожная Екатерина, являлось для Павла делом закономерным, а главное – дважды благородным.

Из 65 тысяч русских солдат, выделенных на борьбу против французов, одиннадцать тысяч двинулись в Нидерланды, а остальные под командованием Суворова – в Италию. Великого полководца вызвали из его имения следующим посланием:

Римский император требует Вас в начальники своей армии и вручает вам судьбу Австрии и Италии. Мое дело на то согласиться, а Ваше – спасать их. Поспешите приездом и не отнимайте у славы Вашей время, у меня удовольствие Вас видеть. Пребываю к Вам благожелательный Павел.

Именно перед отъездом в Италию Павел и возложил на старика Суворова Мальтийский крест.

Некоторые исследователи полагают, будто Суворов был отправлен в этот поход чуть ли не против своей воли. Это не так. Во-первых, с волей у Суворова все было в полном порядке. А во-вторых, отправляясь в Италию, полководец соглашался с поставленными перед ним задачами полностью. В одном из писем он высказывается так: «Италия должна быть освобождена от ига безбожников и французов: всякий честный офицер должен жертвовать собою для этой цели».

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация