— А мне говорил, что худой должна быть и поджарой, чтобы в ложбинках над ключицами помещалось по яблоку, — парировала Жека. — После тюряги-то и тюрю ведь съешь, а не токмо пальму!
— Ох, подруга, не нарывайся! Ты решила носом поводить, а он тебе спецкупальником по этому задранному носу хрясь!
Повисла гнетущая тишина, которую нарушила Лора:
— Да ладно, Женька, успокойся, чего нам делить-то теперь! Ничего он больше не скажет, не наврет, не подарит. В жизни всегда есть место подвигу — вот кого-то на подвиги и потянуло. Парень, презирающий удобства, умирает на сырой земле: а наш умер в кино! Показал пример другим: небось в будущем все у плоских экранов концы будут отдавать, чтоб не так нелепо было! Он говорил однажды про то, какую опасность представляют южные оползни. Можно уснуть на берегу, а проснуться в море. Вот и уснул… на берегу… А где проснулся, в каком море?! Думал, вино пьет, а оказалось — чистый яд. Кто-то подсуропил. Хорошо, что я из его бутылки не стала глотать! Золотых гор я от курортного романа не требовала, но уж реки, полные винца, обеспечь! Адик тряпки поначалу обещал, а потом скис. Тебе вон подарил курточку фирменную пять лет назад — пацанке совсем. И не только курточку — знаю, знаю, не отбрехивайся! А Юсуф небось еще не слыхал, что парня отравили. Черкес — вот это мечта, а не мужчина! Жаль, раньше не познакомились… Хотя, может, и у него тоже только павлиньи перья: один наколки демонстрирует, другой солнышко на турнике крутит — видала небось? Художник-то ваш с сестрицей на двоих, милый мальчик.
— Ты выпила, что ли?
— Ну, и выпила. Могу я помянуть Адика, отправленного в ад? Ты, понятное дело, при исполнении. А мне что мешает? Завтра уезжаю, не смогу со всеми вместе помянуть. Ты-то пойдешь на похороны? Молчишь… Ну а скажи ты мне, Жека, одно: чего ты в этом кинотеатре потеряла? Для тебя ли эта работа? Кассир — работа для инвалидов. Вот сестре твоей тут самое место, и баба Шура, когда кинозал помоет, присмотрит за внучкой, да и Раиса под боком, контролер, проследит, ежели что, за ее самочувствием, а как что не так — и домой позвонит, сообщит бабусе. А ты-то зачем тут? Расселась, точно паук, все места в зале перед тобой как на ладони: того туда посадишь, этого сюда…
— На что ты намекаешь?!
— Говорю: уехать бы тебе отсюда.
— Я и так скоро уеду! Меня Стерх на БАМ зовет с собой — будет там портреты знатных строителей рисовать.
— Вижу сквозь время, проницаю будущее, — заговорила дурашливо Лора. — Член Союза художников Сергей Стерхов с супругой Евгенией справляют новоселье в столичной квартире, под крышей высотного дома с видом на Кремль, а кроме положенной по норме жилплощади, еще под мастерскую им выделили восемьдесят квадратных метров! Это уж не подвал, где пахнет лекарствами, а из окна видны только клумба да ноги соседей! Вот они — жизнь и судьба, карьера и семья! Так, что ли, подруга? Да только фигу с маслом ты получишь, поняла?!
Дверь бахнула так, что штукатурка посыпалась, но Лора в фойе не появилась — видимо, отправилась дальше по коридору, в помещения для работников кинотеатра. К Стерху?! Марат сгреб медяки, отшатнулся подальше от окошка, а после поднялся в полный рост и, независимой походкой подойдя к кассе, попросил два билета на семнадцать часов: девятый ряд, пятое и шестое места.
Жека, даже не взглянув на посетителя — солнцезащитные очки по-прежнему скрывали пол-лица, эк ведь, стыд-то ее разобрал, до сих пор не отпускает! — достала билетную книжечку из выдвижного ящика стола и, приложив железную линейку, оторвала пару синюшного цвета билетов, а получив мятый рубль, положила на жестяное блюдце двадцать копеек сдачи — и отвернулась. Кажется, квартирантка довела ее до слёз.
На билетах стоял оттиск штампа «8 авг. 1975 г.» — таким образом Марат получил на руки документальное подтверждение того, что провалялся на чердаке сутки, точно животное, впадающее в спячку при неблагоприятных сезонных условиях.
Глава 23
В засаде
С треском входя в подъезд изученной до последней водосточной трубы пятиэтажки, Марат не знал точно, какой из заготовленных предлогов посещения выберет, если на пороге перед ним вырастет мишень. Мешала не скудость, а изобилие легенд, изобретенных за годы предвосхищения визита и подготовки к нему. Теперь они звенели в голове, как рой насекомых в лесу, не позволяя вниманию сосредоточиться на чём-то одном. Старый сиделец Петрик тоже отменно разрабатывал легенды, выстраивал и даже вычерчивал хитроумные, многоходовые комбинации побегов. В совокупности они могли бы составить идеального коллективного мстителя, подпольную ячейку. Но у них были разные истцы. И когда они пытались вычислить очередность возмездия, и на того, и на другого нападала жадность. Каждому казалось, что именно его жертва заслуживает неотложного наказания. И если один врал, что его истец неизлечимо болен и надо торопиться, другой возражал, что болезнь — уже наказание, а вот его истица живет как царица, самый момент, чтобы предъявить счет и ткнуть ее носом в то, на чём основано ее благополучие. Тут первый взвивался и начинал доказывать, что естественная смерть не осознаётся умирающим как неотвратимая расплата и заслуженное наказание за иск. «Так напиши ему сопроводительное письмо на тот свет!» — хохотал его оппонент, и все эти юридические глубокомысленные споры кончались низкой недостойной грызней и жестокими потасовками. В конце концов постановили, что «возмездие должно быть неотвратимо» и «наказание каждого конкретного истца — личная забота его ответчика». На осужденных по нескольким искам одного истца — были и такие — в Учреждении смотрели как на пару, а то и тройку счастливчиков: они могли объединить усилия, но даже у них сроки, методы и суровость наказания вызывали бесконечные споры. «Человек человеку истец, так было, есть и будет», — говорил Петрик. Марат не разделял скепсиса старого сидельца и смотрел в будущее с осторожным оптимизмом: при коммунизме, может, не будет истцов и истиц, но до коммунизма еще дожить надо.
Он потянулся к звонку, но с гримасой презрения к себе растопырил пальцы и всей пятерней мягким толчком распахнул дверь. Войдя в узенькую прихожую, он тотчас привалился к двери изнутри, словно торопился захлопнуть мышеловку, будто опасаясь, что кто-то проберется за его спиной и незаметно выскользнет наружу.
Так он простоял минуту, прислушиваясь и приглядываясь. Уборка была только что окончена. Свежевымытый пол еще блестел влажными полосами. Долго же она провозилась: впрочем, в квартире не убирались, наверное, годами. На кухне — Марат видел добрую ее половину сквозь короткий прямой коридор — ветерок поднимал чистую занавеску над скромно, но тщательно сервированным столиком. Были разложены даже салфетки. Пожалуй, он мог провести так часы, вжимаясь в дверь, прислушиваясь к дыханию находящегося в доме человека и нисколько не желая торопить события. Наконец Марат переупрямил того невидимого, кто явно находился в доме и не мог не слышать звуков его вторжения. Из комнаты донесся легкий скрип панцирной сетки, потом шаги. Но это был не истец, а опять-таки его докучная гостья и уборщица. Правда, она преобразилась: это было уже не нечто среднее между корабельным юнгой и школьной техничкой — женщина нарядилась, напомадилась, высоко уложила волосы, сбрызнув их лаком. Она тоже, судя по тому, как сверкнули ее глаза, ожидала увидеть не Марата.
