Почему Самуэль перешел на героин, если никто в его ближайшем окружении не принимал тяжелых наркотиков? Делал ли он это по своей воле? Маловероятно, это даже не соответствовало обычной карьере наркоманов. То есть был кто-то, кто посадил его на иглу? Может, этот «кто-то» и есть убийца?
Вопросы, которые она уже задавала себе и другим. Никто не знал дилера, поставлявшего наркотики Самуэлю. Они заслали информаторов, чтобы собрать слухи, бродившие в среде наркоманов, во все клубы и кабаки, где бывал Плессен. Безрезультатно. Однако это как раз могло подтверждать, что дилер Сэма является и его убийцей. Сэм раньше знал его, встречался с ним, общался, но почему-то абсолютно никому ничего о нем не рассказывал. Потому что не хотел, чтобы в кругу его друзей стало известно, что он принимает героин? Нет, ведь его, кажется, не смутило то, что его тогдашняя подруга узнала об этом. И не только узнала — он ведь даже попытался и ее втянуть.
Единственное, что утаил Сэм, так это имя человека, снабжавшего его наркотиком. Но с другой стороны, его бывшая подруга особенно и не допытывалась — похоже, ее это не интересовало. Мона перелистала другие протоколы. По словам друзей Сэма, незадолго до смерти он вел себя как обычно, за исключением того, что перешел на более тяжелый наркотик. Один из друзей рассказал, что в последнее время Сэм несколько раз отрицательно отзывался о своем отце, называл его «старым лицемером» или кем-то в этом роде, однако на более подробные расспросы не отреагировал. Поводом для этих высказываний было то, что Плессен часто выступал по телевидению и друзья Сэма восхищались им как новой телезвездой.
Старый лицемер. Тот допрос проводили Форстер и Шмидт и, так же, как и Мона и Бергхаммер, не придали значения этим словам.
— Все подростки часто-густо заявляют, что их родители — лицемеры, — так прокомментировал тогда Бергхаммер это заявление.
Но даже если бы они и усмотрели в этом что-то важное, все равно не приблизились бы к дилеру Сэма, к человеку, с которым Сэм общался перед смертью. Никто его не знал. Ни Плессен, ни его жена, ни учителя. Никто. Это был какой-то призрак.
Однако Сэм доверял ему.
И уже по этой причине, как и говорил Керн, этот человек должен быть молодым. Может, того же возраста, что и Самуэль, старавшийся выглядеть, как хиппи. Но и в этом не было уверенности. Может быть, это кто-то совершенно другой, намного старше, и, несмотря на это, Сэм восхищался им по какой-то причине, которой они не знали. Или же он был просто дилером, и с Сэмом их больше ничего не объединяло. Может быть, они даже не говорили ни о чем личном.
Что-то тут было не так. Этот преступник почему-то нигде и никак не проявлял себя.
Призрак.
Соня Мартинес. Мона открыла ее дело и стала читать. Ее влажные пальцы оставляли на тонкой бумаге пятна, похожие на жирные.
Соня Мартинес стала, предположительно, случайной жертвой. Для преступника главным было не то, кто она такая, а то, что она — клиентка Плессена. Ее фамилию он узнал из вечерней газеты и, поскольку в городе не было больше никого с такой фамилией, без труда вышел на ее след. Из газеты же он узнал, что Соня Мартинес живет одна, с тех пор как ее муж и дочь оставили ее. Под каким-то предлогом — ведь там не было никаких следов борьбы — он беспрепятственно вошел в квартиру.
Форстер высказал идею, что преступник пришел под видом врача. Моне это предположение показалось весьма убедительным. Соня Мартинес до своей смерти чувствовала себя плохо не только душевно, но и, по словам ее мужа и множества других свидетелей, физически тоже была истощена. Может быть, преступник представился врачом, оказывающим срочную помощь, которого кто-то — возможно, муж Сони, в то время находившийся в Испании, — обеспокоенный здоровьем Сони послал к ней. Соня находилась в таком состоянии, что не заподозрила неладное. Она чувствовала себя несчастной, отчаявшейся и, предположительно, была рада каждому, кто заглянул бы к ней в гости. Ей можно было сказать что угодно, и она всему поверила бы.
Завоевать ее доверие оказалось нетрудно.
Объект для тренировки.
У Моны мороз пробежал по коже. Преступники такого типа встречались редко. Серийные убийцы были либо полностью свихнувшимися, либо глупыми, либо теми и другими одновременно. Но были и другие. Они достигали вершин своего страшного мастерства, а полиция долгое время не могла выйти на их след. Конечно, когда-нибудь почти все попадались. Но к сожалению, к тому времени за некоторыми из них уже тянулся до ужаса длинный кровавый след. И это были дела, расследования которых продолжались неделями и месяцами, а иногда и годами, они наводили страх на общественность, будоражили средства массовой информации и всех лишали покоя. Убийство — вещь чертовски привлекательная для телевидения. Заразные заболевания можно, рано или поздно, обуздать. Рак тоже когда-нибудь удастся победить, но убийства будут всегда. От отчаяния, жадности, подлости, из-за низменных потребностей. Убийство всегда было самым драматичным, но одновременно и самым эффективным способом решить конфликт раз и навсегда.
Людям нравятся простые решения. А убийство — дело нехитрое.
У нее осталось ровно девять дней. Через девять дней рейс самолета, на который у нее заказан билет, чтобы лететь отдыхать.
Если дела так пойдут и дальше, у нее еще очень долго не будет отпуска.
13
1988 год
У нее были длинные гладкие темные волосы. Ее зубы сверкали, когда она улыбалась, а груди были большими и упругими. Она недавно появилась в десятом классе, где учился мальчик, теперь уже юноша. Она носила облегающую одежду и фирменные джинсы, по которым сразу было видно, что они с Запада. Взгляд юноши буквально прикипал к девушке, к ее подрагивающей груди, совершенным бедрам и прекрасному загорелому лицу, как только она входила в класс (именно из-за нее он стал приходить на занятия сверхпунктуально). Когда она садилась и забрасывала на спину свои прекрасные волосы одним и тем же быстрым резким движением, ее футболка сдвигалась кверху и становилась видна узкая полоска кожи.
Мальчик не замечал, что он выбрал девушку, в которую влюбились все остальные мальчики их класса. Казалось, что классная комната вибрировала, когда она находилась там. Несмотря на то что он был очень внимательным наблюдателем, это далеко не маловажное обстоятельство осталось им незамеченным — то, что она могла выбирать. Ни одна из девочек, если у нее были варианты, никогда не выбирала его. Он уже получил горький опыт отвергнутого и уже сделал соответствующие выводы. С девочками второго или третьего сорта он не хотел иметь дела даже мысленно. Поэтому для себя тему «девочки» он, собственно говоря, закрыл.
Но на этот раз чувства нахлынули на него с такой силой, что его хитроумная оборонительная стратегия не сработала. Он должен был находиться вблизи Бены, слышать ее голос, смотреть на нее, впитывать каждое ее слово и жест. Для него не имело значения, замечают это «призраки» или нет: она стала первым человеком, которого он воспринимал как живого. Она существовала в его сознании, как реальная девушка. Она была нужна ему.
