— Ты хочешь сегодня поговорить о твоей проблеме?
Проклятье! Этого следовало ожидать! А он оказался абсолютно неподготовленным. «Вам придется там выкладываться, — сказала КГК Зайлер. — Вы не сможете придумать абсолютно все. Для полностью новой биографии у нас просто нет времени. Вам придется хотя бы частично говорить правду. Но не слишком много. Участвовать, но сохранять ясную голову».
Теперь он понял, что обещать было очень легко, но вот после сегодняшнего кошмарного сна и, прежде всего, после того, что он узнал о Данае несколько дней назад… Его родители не хотели говорить ему об этом, потому что он служил в полиции, в отделе по борьбе с наркотиками, но в конце концов он выпытал у них правду: Даная, очевидно, уже глубоко погрязла в пороке, так как несколько месяцев вращалась в той среде, и это было просто чудо, что он ее до сих пор не задержал.
Что же теперь делать? Он не мог отказаться, чтобы не выдать себя. Он не мог отсрочить разговор (и придумать за обеденный перерыв какую-нибудь историю), не вызывая подозрений.
— О’кей, — сказал он охрипшим голосом.
18
Среда, 23.07, 9 часов 00 минут
— Ты это официально не проверял, правда? — спросила Мона Форстера, стоявшего перед ее столом с опущенной головой.
Она отпила глоток кофе. Это была уже третья чашка за последний час. Черный крепкий кофе. Мона зажгла сигарету и втянула дым глубоко в легкие.
— Почему же, проверял, — ответил Форстер, но в его голосе было больше упрямства, чем убежденности.
— Карл, ты даже не знаешь, была ли замужем сестра Плессена и носила ли она другую фамилию. Ты не знаешь, где она живет или жила.
— Ну…
— Ты понадеялся на слова Плессена и не проверил их. Это ясно, и спорить больше незачем. Пожалуйста, проверь это сейчас, пройди по ЗАГСам, регистрационным отделам, — ты сам знаешь, что нужно сделать. Проверь, жива ли она и есть ли у Плессена другие братья и сестры, племянники, племянницы и так далее — все равно, кто.
— Зачем Плессену врать? С этим нельзя согласиться! Я имею в виду, что даже если его сестра жива, то это не имеет значения, она же не могла стать убийцей!
Мона на мгновение закрыла глаза. Было слишком жарко и душно, чтобы спорить.
— Карл, я хочу, чтобы ты сейчас же проверил это. Немедленно. И чем быстрее, тем лучше. Я просто хочу подстраховаться, и больше ничего.
— Невозможно же проверить каждое задрипанное показание. И ничего не значащие глупости, которыми они нас потчуют.
— И еще я хочу, чтобы ты проверил, действительно ли Плессен является отцом жертвы.
— Что?
— Да. Я хочу знать, был ли Самуэль Плессен официально усыновлен. И как только ты это установишь, я хочу, чтобы ты сразу же зашел ко мне.
— Не понимаю, что все это значит, Мона. Почему его должны были усыновлять? Что это тебе в голову пришло?
— А сейчас иди, Карл. И поторопись.
Форстер повернулся на каблуках, но дверью все же не хлопнул.
19
Среда, 23.07, 9 часов 34 минуты
— Хорошо, Давид, — сказал Фабиан. — Тогда мы займемся твоей историей сегодня после обеда. Гельмут, ты хотел бы начать прямо сейчас?
— Я?
— Да. Мы могли бы… У нас в прошлый раз осталось недостаточно времени для тебя, и я об этом очень сожалел. А теперь в нашем распоряжении вечность!
— Да. О’кей. Прекрасно!
— Так, хорошо, тогда, пожалуйста, все отойдите назад. Встаньте так, чтобы Гельмут вас хорошо видел.
Все послушно, как овцы, отправились в угол комнаты, где они уже стояли вчера, пока Сабина не начала формировать структуру своей семьи. До Давида постепенно доходил смысл происходящего. Задача состояла в том, чтобы проанализировать структуру семьи, и…
— Речь идет о том, чтобы проанализировать структуру семьи, — сказал Фабиан. — Многие из вас теоретически уже уяснили подоплеку процесса. Для тех, кто еще никогда не участвовал в семинарах, я сейчас дам краткие пояснения.
Давид спросил себя, почему Фабиан не сделал этого еще вчера.
— Я специально ждал сегодняшнего дня, потому что, наблюдая, можно научиться большему, чем получая объяснения, — сказал Фабиан, и Давид с удивлением отметил, что Плессену опять удалось прочитать его мысли.
Затем он попытался убедить себя, что это, должно быть, чистая случайность. Он внимательно посмотрел на Фабиана. Этот человек выглядел так, словно ничто не могло вывести его из равновесия, — даже смерть единственного сына. Несмотря на тщедушную фигуру и кроткую улыбку, его окружала аура непоколебимости и защищенности. Фабиан был самодостаточен. Ему не требовались любовь, богатство (хотя в доме было полно роскошных вещей), даже общество, кроме разве что общества своих учеников. Он мог жить в этом уединенном месте, на лоне природы, вблизи странного поселения, жителей которого, казалось, никогда не бывало дома. Очевидно, ему всего хватало.
От его жены, которая вчера готовила им обед, исходила совсем другая аура, и причина была, наверное, не только в том, что она намного моложе своего мужа. У нее был отсутствующий вид, и, казалось, она держится на ногах только усилием воли.
— Каждая семья, — сказал Фабиан, — представляет собой сеть, в которой все имеют свои места: родители, родители родителей, двоюродные братья и сестры, тети, дяди, дети. Живые и мертвые. Каждая сеть имеет свою особенную структуру, но вполне логичное построение. Основываясь на этом сплетении, моделируются поведение членов семьи, ожидания и требования к каждой ее ячейке. Иногда кажется, что некоторые составляющие сети уже существуют сами по себе, потому что они либо заклеймены, как паршивые овцы, либо умерли. Но это предположение ошибочно. Они и дальше существуют в связке. Их нельзя ни забыть, ни игнорировать. Они играют свою роль, хотим мы этого или нет.
— А почему нас это интересует? — спросил Давид.
Фабиан улыбнулся и снова бросил на него открытый ласковый взгляд, каждый раз приводивший Давида в смущение, — возможно, потому что еще никто на него так не смотрел. Вероятно, Фабиан обладал всеобъемлющим пониманием всех жизненных коллизий Давида, которые — и Фабиан, казалось, был в этом глубоко убежден — можно будет свести в единое ясное целое. Раскрытые тайны, которые уже никого не мучают, — было ли это достижимо?
— Поскольку каждый член сообщества занимает в нем свое место, то каждый из них соответственно получает и целый ворох задач. Эти задачи редко воспринимаются как таковые. Тем не менее, каждый член сети интуитивно понимает, чего от него ожидают. Теперь нам нужно научиться различать: какие задачи служат всему сообществу, то есть являются предназначением, а какие являются лишь побочными продуктами неправильно связанной сети.
— Можно ли связать сеть по-новому? — спросила Франциска, которая, очевидно, тоже была здесь впервые и до сих пор почти ничего не говорила, даже во время совместных обедов.
