Лера поймала себя на том, что горбится над трибункой — нет, так нельзя. Выпрямилась, расправила плечи:
— Трудно уследить, да. Но, безусловно, можно. Именно здесь мы… мы можем стать настоящими спасителями. Только и спасением надо заниматься… разумно. Вы согласны? Все мы знаем, что некоторые зоозащитники отважно кидаются на борьбу с такими… господами. Хотя никакие они не господа, а обычные преступники — браконьеры, и даже хуже, просто убийцы. Кое-кто из наших с вами коллег делает попытки их остановить — очень героические попытки, все сами, собственными силами… Завершается это нередко печально. Ведь браконьеры вооружены, через закон они уже перешагнули, что им зоозащитники. И даже если никто в итоге не погибнет — а случается и такое, и вам всем подобные случаи известны — браконьеров такими способами не остановить. Притом что останавливать их — безусловно, необходимо. Но человек потому и человек, что у него есть мозг, и было бы неплохо его включать… хотя бы в критических ситуациях. — Ей послышалось, что по залу опять покатились смешки. Хорошо. — Я о том, что глупо — да, глупо, я настаиваю на этом, — глупо кидаться со шпагами на танковый корпус. Фигурально выражаясь. Глупо кидаться с благородными идеями — ну и с кулаками, быть может, — на тех, кто уже не совсем люди, кто тащится от вида чужих страданий. Да и надо ли — переть им в лоб? Для этого существуют специально обученные — и, кстати, специально экипированные и облеченные соответствующими полномочиями люди.
— Да они все продажные!
Лера не успела заметить, откуда донесся возглас — от длинноволосого, что выкидывал плакат в самом начале ее доклада, или еще от кого-то — но возглас был хорош. Вокс попули, так сказать. То бишь типа глас народа. Спасибо, неопознанный «народ».
Она опять слегка покачала головой, на этот раз едва заметно улыбнувшись:
— Могу только повторить — далеко не все. Скорее единицы. Так что все, что надо, это включить наблюдательность и аналитические способности, и найти тех, кто действительно работает, а не свой персональный Эдем строит. Это же видно: тот, кто на «зарплате» у злодеев, наверняка катается на соответствующей машине и домик имеет соответствующий. Если же условный майор или капитан честен… Ну вы сами понимаете. Левых доходов не скроешь. Равно как и их отсутствия. И я вас уверяю, эти вот честные майоры, лейтенанты, капитаны будут вам только благодарны за информацию. Ясно же, чтобы ловить браконьеров или иных нарушителей, нужно знать, где они вылезут. Поэтому нашим оружием в борьбе за безопасность дельфинов должны быть не плакаты и уж тем более не ракетницы, шприцы с краской или петарды, наше оружие — информация. Если ее использовать грамотно, она гораздо эффективнее любых… перформансов.
Лера еще раз обвела глазами зал. Ее слушали, черт побери! Да еще как слушали!
— В завершение своего доклада я хотела бы остановиться еще на одном направлении нашей работы. Полагаю, это тоже будет всем интересно. Мы, — она переглянулась с сидевшим внизу Максом, — мы сейчас ведем переговоры с областным отделом образования. Подготовили цикл лекций и занятий для детей в оздоровительных лагерях. Это пробный шар. Осенью, думаю, сможем запустить то же самое в школах и детских дворцах творчества, у нас они так называются, как по регионам, я не знаю, вам виднее. Но не важно, как называются наши, на мой взгляд, генеральные точки приложения сил, однако именно они должны стать одним из важнейших направлений. И я почти уверена, что со мной согласится большинство присутствующих. Ведь дети вырастают, правда?..
Аплодировали ей так, что стены зала, казалось, готовы были рухнуть. Да что там стены! Бело-голубой навесной потолок с разбросанными там и сям встроенными светильниками тоже как будто шатался. Или, скорее, волновался — как колеблется парусиновое полотнище, с помощью которого на сцене изображают морской шторм.
И ноги у Леры тоже ступали не совсем твердо — точно шагали не по мраморным полам и ступеням, не по диабазу питерских тротуаров, не по асфальту мостовых, а по шатким доскам корабельной палубы.
Снятый для проведения конференции зал находился от гостиницы минутах в десяти неспешной ходьбы, но Лере казалось, что они возвращались после доклада очень долго. Как будто улицы растянулись… Оказавшись наконец в номере, она бессильно рухнула в приткнувшееся у окна кресло.
Вот, наконец, и все. Дома. Смешно. Почему-то именно так она и подумала об этом безликом гостиничном номере — дома. Я в домике, я спряталась ото всех.
Нет, не ото всех.
Макс стоит у двери, словно ждет чего-то. Ушел бы, что ли, уже. Лере хотелось побыть одной. Подумать. Подумать было о чем.
— Перенервничала? — Он улыбнулся победно и солнечно.
Она помотала головой.
— И правильно! Чего нервничать? Я ж говорил, все на ура пройдет, чего переживать. Или просто устала? — Макс казался странно оробевшим. — Ну… то есть… я подумал… может, погуляем? Белые ночи все-таки…
— Нет… да… не знаю.
Смешно, но она сейчас так чувствовала: ни да, ни нет, сплошная неопределенность — черного и белого не брать, да и нет не говорить. Как в давней детской игре. Вы поедете на бал?
— Люк, на тебе что-то лица нет. Случилось что-то?
Люк… Никто не называл ее так. Это ведь тоже Макс придумал: сперва появилось «Лю», после почему-то — Люк. Люк. Дверь? Или тот Люк, что в каком-то модном фантастическом фильме? Вроде как положительный герой… Впрочем, в этом Лера не была уверена. Ей просто нравилось звучание: такое нежное, мелодичное — Лю-ук.
Она опять помотала головой — ничего, мол, не случилось, просто говорить неохота.
— Ну как нет, когда я вижу. Я, конечно, тот еще придурок, упрямый и вообще, но не тупой же! И на тебя мне не наплевать. Потому что… В смысле поэтому… ну то есть, я не могу не видеть, что с тобой что-то…
— Макс, — решительно перебила его Лера, вспомнив киношное «резать, не дожидаясь перитонита!». — Я… у меня…
— Ты собираешься меня бросить? — голос его звучал абсолютно убито.
— Что-о?! — Она действительно изумилась, но внутри какой-то мерзкий голосок шептал: а не удивляйся, сейчас он скажет, что это именно ты решила расстаться, и что тогда станешь делать? Жить, — цыкнула Лера на мерзкий голосок, абсолютно точно не имевший к ней самой никакого отношения, это все идиотские журналы, она их не читала, но… иногда… А! Как бы там ни было, лучше выяснить все раз и навсегда: действительно, «резать, не дожидаясь перитонита». А дальше видно будет. — Я — тебя? Бросить? — повторила она саркастическим тоном. — С чего ты взял?
Макс дернул плечом, хмыкнул недовольно:
— Ну я же не подарок… А у тебя сейчас голос такой… ну типа «нам надо серьезно поговорить», и все такое. Ну как у Гоголя: «Я должен сообщить вам пренеприятное известие».
Ох, как это трудно! Лера зачем-то поднялась из кресла, прислонилась к широкому подоконнику, который так успокаивал ее нынче утром. Господи, всего лишь сегодня утром!
— Макс… мне действительно нужно… я… — повторила она сквозь стиснутые зубы и, как в холодную воду кидаясь, бросила: — Я беременна.
