Пришлось вручить Дине Самуиловне фляжку, из которой она сделала щедрый глоток. И начала хохотать. Ксения подумала, что такие «одинаковые коды», когда не надо объяснять, над чем смеешься, когда можно хлебнуть из фляжки, когда у всех на уме одна и та же мысль, это так ценно и дорого. Наверное, поэтому она вышла замуж за Алика и не смогла оставить бывшую свекровь. Наверное, поэтому полюбила Сергея, который хоть и не пил, но подхохатывал вместе со всеми. Они были семьей. Они говорили на одном языке. Сваты смотрели на них уже с нескрываемым недоумением. Карина стояла с оскорбленным видом и жалась к сватам. Они были там, по одну сторону, а Ксения с Сергеем и Дина Самуиловна с Аликом – по другую.
– Над чем вы смеетесь? – Карина подошла к Алику и требовательно взяла его под локоть. Ксения в очередной раз подумала: что Алик нашел в этой Карине? Даже не красивая. Да, молодая, но ведь дура. Неужели ему нужна была дура? Прямолинейная, властная, зацикленная дура? Такой тип дур особенно опасен. Ксения поняла, что от Карины Алик не уйдет никогда. Просто не осмелится. Потому что она будет мстить, запрещать общение с дочками, манипулировать, снова мстить и пускать в ход все возможные средства, включая угрозы и шантаж. Именно этим она отличалась от Ксении и Веры – у нее не было внутренних барьеров, флажков, за которые нельзя заходить. Ксения поняла, чем она привлекла Алика, не считая молодости – такой женщины у него еще не было. Все остальные, включая любовниц, вели себя, как бы сказала Дина Самуиловна, «прилично». В Карине это качество отсутствовало.
Когда Алик бросил Ксению и женился во второй раз – на Вере, она тоже задавалась извечным вопросом брошенных жен: почему? Алик, приученный Диной Самуиловной к пирожкам с капустой, яблочному пирогу с корицей, завтракам, обедам и ужинам, был требовательным к еде. Ксения пыталась соответствовать и научилась неплохо готовить под приглядом свекрови. Алик приехал повидаться с Кирюшей. В холодильнике оказалось шаром покати – Ксении было наплевать.
– Сейчас я приготовлю ужин! – воскликнул Алик и сбегал в магазин. – Так Вера готовит. Это очень вкусно. Просто с ума сойти.
Ксения наблюдала, как Алик натирает куриные бедра готовой смесью «на второе». Заворачивает все в пакет для запекания и запихивает в микроволновку. Ксению чуть не стошнило. Потом она видела, как Алик крошит в воду бульонный кубик. Неужели ему нужна была такая Вера – «на второе» и бульонный кубик вместо бульона?
Вера с тех пор получила прозвище – «на второе». Алик похудел и неплохо выглядел.
Карина же готовила столы в три ряда посуды. Ее дочки были толстыми. У Алика вырос живот. Самой Карине повезло с конституцией, но не повезло с нервами. Она была не худой, а тощей. Ножки – спички, живот, приклеенный к позвоночнику, колкие ключицы и локти. Карина вся состояла из костей. Ходячий скелет.
Да, Ксения тоже пожизненно сидела на диете. Но не до такой же степени. Смотреть на Карину было страшно. Хотелось запихнуть в нее котлету с пюре. И самое главное, она совершенно не подходила Алику. Они не выглядели парой. Кирилл и Алик изменились не только внутренне, но и внешне. Ксения даже не догадывалась, что такое тоже возможно.
– Ну ты как? – подошел к ней Сергей. – Держишься?
– Да, все в порядке. Думаю, кто кому подходит по внешним данным. Вот смотри, сваты – они ведь вообще не смотрятся вместе.
– Послушай, если ты сейчас не начнешь улыбаться, то станешь похожа на Карину. Подумай, заявиться на выписку в роддом в таком составе – это ведь смешно!
Ксения улыбнулась. Это ведь и вправду смешно. Дедушка, в третий раз женатый, с новой женой. Его бывшая, первая жена, законная бабушка, с почти мужем. Бывшая свекровь, которая дружит с первой невесткой, которую привез будущий муж. Но бабушка номинальная больше понимает в детях, чем бабушка по крови, поскольку у нее двое малолетних детей. И кого считать бабушкой? Прабабушка, которую нужно уважать, жмется к будущему мужу бывшей невестки. Значит, его тоже считать дедушкой? Алик уже жал руку Сергею. Они обменивались фляжками. Высокие отношения.
– Пойду покурю, – сказала Ксения и ушла в кусты.
Там оставался только чей-то новоиспеченный дедушка, который выдал ей зажигалку.
Вдруг в кусты ворвалась Карина. Дедушка протянул ей пачку, но она отказалась.
– Так нельзя. Это какой-то кошмар, – объявила Ксении Карина и тут же залилась слезами. Дедушка деликатно отошел к соседним кустам. – Я думала, что хоть здесь… роддом ведь… а вы устроили… я не знаю, как себя вести… вы это специально?
Ксения молчала. Она вдруг совершенно иначе посмотрела на Карину. Молодая женщина, по-своему привлекательная, хозяйственная, которая готова посвятить свою жизнь мужу и детям. Зачем ей Алик-то понадобился?
– Что мне делать? Я не знаю. – Карина уже плакала навзрыд. – Алик со мной совсем не разговаривает. Ему все не нравится. Он меня стыдится… Я же хотела, чтобы все было хорошо, как у всех. Но я не понимаю. Свекровь… Она когда говорит, я не понимаю, что она имеет в виду. Издевается? Алик считает меня дурой. Да, я не такая умная, но я же все чувствую. Почему нельзя по-человечески? Зачем я здесь? Я не хотела приезжать. Я ведь не бабушка. Я никто. И знакомиться я не хотела. Алик сказал, что надо. Но вам же не надо! И свекрови не надо. Почему вы можете отказаться, а я нет? Разве я не жена? Алик… изменился. Я чувствую. Но я же не могу ему ничего сказать! Вдруг он заберет у меня дочек? Я ведь только ради дочек с ним. У него связи, деньги, а у меня ничего. Я смотрела по телевизору – мужчина может детей забрать, если он сильнее и важнее жены. Но это же мои дети! Мои! А вдруг свекровь настроит их против меня? Я знаю, так бывает. Почему Алик не хочет, чтобы я вместе с дочками к свекрови приехала? Я же их мать. Разве я пустое место? Я ведь их родила! Я ведь имею право! Почему вы не приехали на встречу с родителями Кати? И свекровь… Она ведь тоже считает, что я дура и не подхожу ее сыну. А вы подходите. Почему? Я не понимаю. Он же ушел от вас, бросил. Значит, вы ему не дали того, чего он хотел. Разве можно любить или не любить за ум? Я забочусь об Алике, я хочу, чтобы ему было хорошо. Разве этого мало? Я не такая умная, как вы, шуток не понимаю. Но я живой человек! Я живая! Разве можно вот так, ни за что, делать больно? Раз вы такие умные, неужели не знаете, что нельзя так с людьми? Разве вы не понимаете, что делаете больно? Вот и сейчас. Вы там смеетесь, пьете, и вам плевать на остальных. На родителей Кати, на меня. Как будто мы хуже вас. А я? Вообще никто? Куда мне идти? К ним или к вам? Так нельзя. Мы вас недостойны? Мы люди второго сорта? Я не училась в институте. Я шила – наволочки, пододеяльники. Работала с пятнадцати лет. Разве за это надо мной можно смеяться? А они? Разве они виноваты, что ваш сын женился на их дочери? Может, они тоже о другом муже для нее мечтали. Но вы не должны на нас так смотреть. Как будто мы другие. Иногда мы оказываемся лучше вас. Вот я прочитала в Интернете, что Цветаева своих детей в приют сдала. Разве после этого она хорошая писательница?
– Поэт, она поэт. И нельзя мерить ее жизнь поступками.
– Как это – нельзя? Она плохая мать, плохая женщина. Разве у нее могут быть хорошие стихи после этого?
