– Прости, я не знала. Не думала, что так все…
– Гера, он понимает, поэтому никогда не уйдет к той девушке. Ни к той, ни к другой. Он хочет вырваться, но не может. И я не могу. Может, потом, позже, когда Владик… когда не будет этой зависимости от ритуалов. Я хотела уехать. Куда-нибудь. Снять домик маленький на берегу моря и прожить все лето. Дать возможность Гере отдохнуть от нас. И мне – хоть цвет обоев перед глазами поменять. Это ведь невыносимо. Я даже шторы другие не могу повесить. Врачи запретили категорически. Для Владика даже положительные эмоции могут пойти во вред. Во всяком случае, на этом этапе.
Оля молчала. Оксана чистила огурец и нарезала его аккуратными кольцами, одного размера. Потом стала так же чистить яблоко, не оставляя даже миллиметра кожуры.
– Да, – улыбнулась она, – иначе Владик есть не будет. Он не ест с кожурой. И ему не нравится зеленый цвет. Все, что зеленое – продукты, одежда, – он отвергает. Зато стал есть борщ. Потому что он красный. А красный цвет ему нравится. Кашу вдруг перестал есть – потому что она белая. Он не понимает. Ему нужно полноценное питание. И я взяла и засунула в манку свеклу. Владик съел с удовольствием. Вот такие у меня личные достижения.
– Я даже не знаю, что сказать. Не знаю, как помочь…
– Знаешь, у меня был поклонник, – продолжала Оксана. – Живет тут по соседству. Мы с Владиком гуляли, а он с собакой. Разговорились. Очень приятный мужчина. Он не видел во Владике больного ребенка. Владик его узнавал. Точнее, не его, а собаку. Скотч-терьера. Я даже удивилась. Владик собак боится, а терьер ему понравился. Пончик. Владик так и говорил – пойдем гулять с Пончиком. Я радовалась и даже специально выходила на те дорожки в парке, где могла встретиться с этим мужчиной и Пончиком. Владик соглашался изменить маршрут прогулок. Мы же всегда ходили по одной дороге и играли на определенной площадке. Я его к реке однажды повела – уток показать. Так он закричал. А искать Пончика ему понравилось. Я была просто счастлива – водила его через яблоневый сад, через ручей.
– И что?
– Он, этот мужчина, меня пригласил в кафе. Мы пили кофе. Разговаривали. Ничего больше. Он говорил, что я красивая, что Владик чудесный ребенок и на меня похож. Я не знаю, что тогда случилось. Затмение. Я вдруг поверила в то, что красивая, что мой сын не болен и его не надо стесняться. И мне хотелось услышать это снова. Мы встретились еще раз и еще. Просто гуляли, пили кофе, смеялись. Я так сто лет не смеялась. Владик играл с Пончиком. Тот приносил ему мячик и клал прямо под ноги, чтобы Владик бросил. Это было… идеально. Я знаю, так не бывает в жизни. Все время себя одергивала и опускала на землю. Но я будто очнулась. А потом… у Геры в компании устраивали детскую елку – для детей сотрудников и выставку детских рисунков. Владик рисовал, старался. Я очень хотела пойти на эту елку – мы ведь нигде не бываем, домой Деда Мороза не можем позвать. Гера нас не взял. Сказал, что ему будет неловко. И рисунок не взял. Ему не понравился. Он видел работы других детей, и каракули Владика ему показалось стыдно приносить. Вот этого я ему не могу простить. Измену могу, хоть сто измен. А то, что он поступил с нами так же, как мои родители, не могу. До сих пор больно. Владик забыл, он быстро все забывает, а я помню. И через двадцать лет буду помнить. Вот тогда я поняла, что такое настоящее предательство и измена. Когда мужчина не жене изменяет, а ребенку. И после этого… я была готова согласиться пойти с этим мужчиной куда угодно. И даже решила, что в следующий раз не буду тратить время на кофе. Сама предложу ему поехать к нему домой, в гостиницу. Да куда угодно. Мне до одури захотелось изменить Гере. Я еще думала, что если смогу ему изменить, то смогу и уйти от него, начать новую жизнь, и вытащу Владика сама. Пусть будет тяжело, но я справлюсь.
– Тот мужчина тебя не пригласил?
– Пригласил. Но ничего не было. Владик заболел. Утром того дня, когда я должна была встретиться с этим мужчиной. Ты помнишь, я просила тебя срочно приехать посидеть с Владиком, а потом сказала, что не нужно?
– Да…
– Я помню этот день до деталей. Встала чуть ли не в пять утра, долго перебирала гардероб – не знала, что надеть. Выбрала платье. Я ведь сто лет в платье не ходила. Накрасилась и ждала. Представляешь? Я была готова за шесть часов до выхода! Потом проснулся Владик. У него подскочила температура. Почти тридцать девять. Он горел. Я отменила встречу. Мне кажется, он, этот мужчина, не поверил в болезнь сына и обиделся. Я дала Владику жаропонижающие, и уже через час он выглядел вполне здоровым… Знаешь, я заметила, когда у Геры появилась та девушка, Владик начал болеть. То отит, то вирус, то еще что-нибудь. Знаю, это может показаться ерундой, но мне кажется, Владик выдал температуру из-за меня. Почувствовал, что мама может уйти. Это смешно, я знаю, ты мне не поверишь. Скажешь, что я себя накручиваю. Но стоило мне только подумать… Я не могла себе ничего позволить. Даже мыслей. Гера этого так и не понял. А я знаю – Владик чувствует нас раньше, чем мы о чем-нибудь подумаем.
– Вы больше не встречались? С тем мужчиной? – спросила Оля.
– Нет. Наверное, он стал гулять или раньше, или позже. А я все думаю об этом, о том, что согласилась… Неужели я должна расплачиваться даже за то, чего не было? Я боюсь, понимаешь? Знаешь, когда я поняла, что у Геры есть другая женщина? Владик перестал прогрессировать. Врачи говорили, что стабильность – это тоже результат. Но Владик первый почувствовал, что папа уже не с нами. Он уже не дома. Он плакал тогда по вечерам. Без всякого повода. А я не могла позвонить Гере. Потому что знала, где он и с кем. А что бы ты сделала, если бы пришлось выбирать?
– Не знаю, правда.
– И я не знаю. Иногда очень жалею о том, чего не сделала. Наверное, мне стоило сказать Гере «нет» и не выходить за него замуж. Но тогда бы у меня не было Владика. А как я без сына? Я без него жить не могу, дышать не могу.
– Но ведь вы же с Герой любили друг друга. Я помню – у вас был такой роман, что искры сверкали. Разве нет?
– Любовь не приносит счастья и быстро проходит. Мне не нужна любовь. Сейчас я думаю, что надо было выходить замуж не по любви. А чтобы мужчина заботился. Уважал и заботился. От нашей с Герой любви ничего не осталось…
