– Я не знаю, что делать! Мне так страшно! – сказала она.
– Присаживайтесь и рассказывайте. Сейчас во всем разберемся, – уверенно сказала я, никакой уверенности внутри себя не чувствуя. Я проработала практическим психологом уже достаточно, чтобы отчетливо видеть: здесь проблемы не с учительницей математики или курением самой девочки.
Девочка Алла всегда была не без странностей. В четыре года спрашивала взрослых: вы чувствуете, как пахнут облака? Неужели не чувствуете? А хотя бы как поет небо, слышите? Потом как-то поняла, что ее вопросы вызывают обескураженность в лучшем случае, и спрашивать перестала. Приблизительно тогда же говорила, что у нее есть свой ручной говорящий енотик, который к ней приходит, когда никто не видит. Енотика звали Иеронимус.
Никогда не любила играть с детьми. Играла по преимуществу одна. Потом стала выбирать себе одну подружку, обычно из тихих, не очень умных девочек. Когда исчезала одна (родители Аллы так и не поняли, как именно заканчивались отношения, но одно можно сказать наверняка: их дочь всегда была совершенно неагрессивна), почти сразу появлялась другая. Мамы подружек иногда делились с мамой Аллы: послушайте, ваша нашей такие странные вещи рассказывает! «Какие же?» – напрягалась женщина. «Да черт его знает! – пожимала плечами подружкина мама, как правило, тоже не блиставшая умом. – Говорю ж вам: странные!»
Впрочем, с годами странности Аллы как будто сглаживались. Она неплохо училась в начальных классах (в средней школе успеваемость снизилась), потом два года с удовольствием посещала театральный кружок. В целом оставалась домоседкой, много читала, перезванивалась с одноклассниками, неохотно, но все же помогала по дому, изредка ходила гулять.
Никаких особых проблем с девочкой никогда не было, но…
– Сама не знаю, почему, но я с ней никогда не могла расслабиться, – призналась мама Аллы. – Как будто все время ждала какого-то подвоха. Она много лет ничего такого не делала и не говорила, но я… С ней никогда не было легко.
– Может быть, это вам теперь, задним числом, так кажется?
– Нет, нет! Моя мама, когда была жива, тоже это говорила.
– А ваш муж, отец Аллы?
– Он всегда на работе или в телевизоре и ничего вокруг не замечает.
– Но что же произошло теперь?
Наступление подростковости поначалу ничем особым на Алле не отразилось. В тринадцать лет она вставила сережку в ноздрю, немного почитала про каббалу, немного послушала группу «Раммштайн» и как будто бы угомонилась.
Но спустя еще год совсем перестала общаться с приятельницами и часто часами сидела в своей комнате с закрытыми шторами и выключенным светом.
– Что ты там делаешь?! – спрашивала мать.
– Ничего. Думаю, – отвечала Алла.
Потом девочка стала запираться в ванной, где тоже выключала свет и вообще непонятно что делала. Иногда ночью спала в одежде. Стала очень избирательна в еде. А потом наступило самое страшное: Алла начала в пустой комнате с кем-то разговаривать.
– Может быть, несчастная любовь, аффект? Злится на кого-то внутри, выкрикивает вслух в сердцах? У подростков бывает…
– Нет. Никаких любвей, вообще отношений не было, я бы знала, она же дома всегда. Она кому-то воображаемому отвечает. Спорит. Иногда можно понять. Например: «Нет! Отстань!»; «Почему это? Я же говорю, что я…»
– Вы наверняка спрашивали ее об этих эпизодах. Что говорит сама Алла?
– «Отстань. Ты не поймешь». Вы думаете, это… это уже оно?
– Что такое «уже оно»? – удивилась я и тут же по выражению лица матери догадалась: – В семье уже была психиатрия?
– Да, – женщина смотрела в пол. – Мой дядя, брат моего отца. Много раз лежал в психушках, покончил с собой в тридцать два года. Их отец, мой дедушка, – скорее всего, тоже, хотя там не точно известно, бабушка от него сбежала и не любила об этом вспоминать…
– Алла ходит в школу?
– Да. Каждый день. Даже если всю ночь просидела в ванной, утром одевается, собирается молча, как робот, и идет. Я спрашивала у классной руководительницы, осторожно, она сказала: да, пожалуй, стала более замкнутой, но это, знаете, такой возраст…Что же мне теперь делать? Вести ее к психиатру?
«Вообще-то, наверное, это было бы самое разумное», – подумала я и сказала вслух:
– А Алла ко мне придет?
* * *
Алла была невысокая и пухленькая, с круглым родимым пятном на правом виске. Достаточно для своих лет образованная (много читала). Я почему-то думала, что она будет молчать, но она легко откликалась на самые разные темы.
Вспомнили енотика Иеронимуса. Я ей рассказала, что у моего младшего сына в этом же возрасте был воображаемый друг Максим. Алла видимо расслабилась и оживилась, и я решилась спросить напрямик:
– А с кем ты разговариваешь сейчас?
Лицо девочки стало грустным:
– Понимаете, они и прежде иногда были. Но я раньше думала, что их все слышат. А теперь знаю, что не все.
– Не все, – подтвердила я. – Ты слышишь голоса?
– Да. Иногда это просто как многоголосый шепот или песня без слов… Вы слышали когда-нибудь?
– Да. Я всегда слышу такую многоголосую песню в гуле мотора старых автобусов.
– Точно! – обрадовалась Алла. – Именно так! Я ее тоже слышала, когда мы с родителями на автобусе в Судак ехали. А иногда… они говорят дурацкое… и еще, бывает, накатывает такая темная волна…
– Что ты тогда делаешь?
– Когда волна, надо просто сидеть в темноте и не шевелиться, она рано или поздно уйдет. Если начать суетиться, делать что-то – тогда хуже. От голосов помогает не спать. Когда очень устаешь, они замолкают. Еще помогает ходить в школу. Там они почти всегда молчат… А вот когда я гуляю с подружками, очень мешают, я раздражаюсь, девочки думают, что на них…
– А сейчас?
– Сейчас молчат. Может быть, тихо-тихо на заднем плане, как прибой, но это даже успокаивает.
– Они… эти голоса… они тебя к чему-то призывают? Велят что-то сделать?
– Обычно нет. Просто стыдят. Говорят, что я сумасшедшая и меня посадят в психушку. Еще со мной никто никогда не будет целоваться и вообще дружить. Иногда вот не велят раздеваться, говорят, это стыдно… Иногда – что надо помыться… часиков так пять-шесть… Вы знаете, я не хочу в психиатрическую больницу…
– Это понятно, – вздохнула я. – Кто ж туда хочет!
– А что вы скажете моей маме?
Что же я скажу ее маме? Что это, скорее всего, психиатрия? Что нужно идти к психиатру, класть на обследование, лечить таблетками или уколами? Мне на поликлинику много лет приходит журнал «Психиатрия и психофармакотерапия». Там был большой переводной обзор про шизофрению со статистикой по разным странам. Все страны разделены на три группы: где хорошая медицинская помощь таким больным, где средняя и где, считай, никакой. Разные лекарства, количество госпитализаций, восприимчивость к препаратам, а про страны, где почти не лечат и надеяться людям и семьям не на что: «Значительная часть больных дольше, чем в двух других группах, сохраняет социальное функционирование». «Ребята, вы сами поняли, что написали?» – подумала я, дочитав этот обзор.
