По мере разворачивания рассказа челюсть у меня не отвисала только потому, что я придерживала ее пальцем.
Девочка приемная. Взяли ее из детдома почти три года назад, когда ей было десять лет. Они хотели маленького ребенка – от года до трех, мальчика или девочку – все равно, но на таких была очередь, и непонятно когда, а у них – уже возраст. А тут здоровая девочка (для детдомовских это редкость – вы же знаете, какой там контингент), в обычной школе учится даже неплохо, только несколько отстает от сверстников в физическом развитии. Врач сказал: хорошее питание, прогулки и спорт – догонит моментально. Воспитательница сказала: берите, если не боитесь. Ее уже два раза хотели взять, но не решились в конце концов.
– Но почему?!
– Алиса не выросла в детском доме. Она попала туда за два года до нашей с ней встречи. Предположительно ей было тогда восемь лет – во всяком случае, она сама так сказала.
– А где она жила до этого?
– Этого никто не знает.
– Как так может быть?
– Ее нашли на улице. В самом прямом смысле. Она сидела на автобусной остановке. Днем, а потом и ночью. Сначала она попала в приют, оттуда – в детский дом.
– А что она сама рассказывала? Восемь лет – это же уже совершенно сознательный возраст.
– Ничего. В том-то и дело. Она никогда никому ничего не рассказывала о своей жизни до того, как она оказалась на той автобусной остановке. Говорит: не помню. Сказала, что ее зовут Алиса, что ей восемь лет. Читать-писать не умела, но еще в приюте, очень быстро, как будто вспоминая, научилась и в детдоме пошла в школу во второй класс, к ровесникам.
– Там, тогда ее психологи смотрели?
– Да, конечно, сами понимаете, не один и не два раза. Кроме того, пытались же найти ее настоящих родителей – ну, у кого она пропала.
– И что?
– Нигде в России никто о пропаже девочки Алисы не заявлял и никто внешне похожих на нее девочек не искал.
– Вы не знаете, речь у нее тогда была по возрасту? Чисто русская? Без акцента и диалектных особенностей?
– В том-то и дело. Она всегда говорила очень хорошо, так, как будто с ней много и культурно разговаривали. А потом высадили на автобусной остановке и стерли память о прошлом.
– Бытовые навыки?
– В полном объеме, по возрасту.
– Ее осматривали? Травмы головы? Отравление? Наркотики?
– Конечно. Ни малейших признаков.
– Детский гинеколог?
– Она девственна.
– Бывает травматическая амнезия, но тогда люди либо вообще не помнят, кто они такие, либо начисто забывают какой-то кусок жизни от сих до сих, куда как раз и входит травматическое событие. То есть, получается, Алиса просто НЕ ХОЧЕТ говорить?
– Психолог в детдоме сказал: не приставайте к ней, она либо действительно не помнит, либо не может рассказать. Живите как с чистого листа. Потом, если вспомнит и / или захочет рассказать, – расскажет. Мы и не приставали.
– А она, как я понимаю, либо не вспомнила, либо не захотела…
– Именно так.
– И вот теперь…
– Ничего такого не произошло. Алиса взрослеет. Учится, гуляет, прыгает с собакой. Обычная девочка, бывает веселой или раздражительной. Все, кто не знает ее истории, видят ее именно так, как увидели ее вы. Но мы живем с ней рядом каждый день и…
– И – что?
– Нам иногда (да что там иногда – часто!) кажется, что это всё – игра. Что она всю эту нормальную жизнь десяти-, а потом и двенадцатилетней девочки просто талантливо изображает, разыгрывает, как в спектакле. А на самом деле… В том-то и дело, что мы даже представить себе не можем, что там на самом деле! Откуда она пришла?! Кто она такая?!. И вот теперь, когда вы тоже знаете этапы ее биографии – автобусная остановка, приют, детдом, приемная семья, – скажите, вам не кажется ли тоже, что она изображает из себя СЛИШКОМ нормальную девочку, слегка переигрывает?.. И скажите нам скорее, что все это чепуха и нам самим лечиться надо!
– Все это чепуха и вам самим лечиться надо! – твердо сказала я. – Мозг – сложнейшая, удивительная машина, о реальных принципах работы мышления, памяти мы даже еще не догадываемся. Нарушения бывают самые причудливые. Частичная амнезия – один из самых распространенных феноменов. У меня недавно был тишайший мужик с двумя высшими, который утверждал, что совершенно не помнит, как кроет матом тещу, которая уже восемнадцать лет ему в его же семье плешь проедает…
Они улыбнулись и чуть-чуть расслабились; я этого и хотела.
– Да-да, – закивал мужчина. – Нам уже говорили однажды, что это бывает. Женщина-милиционер говорила. Не только Алиса. Их, бывает, находят.
– Кого – их? – я почувствовала некий холодок, отчетливо проползший вдоль позвоночника.
– Ну, людей, которые ничего не помнят. Дети бывают, подростки.
– Ага, – сказала я, потому что это было единственное, что я могла сказать по этому поводу.
Потом мы еще поговорили, уже о всяком тривиальном – выполнение домашних заданий, нужны ли индивидуальные занятия английским (Алиса прекрасно успевает, но ей хочется еще, дополнительно), необходимость физических нагрузок (она их терпеть не может), можно ли завести еще птиц и рыбок (она просит, но будет ли ухаживать?). Они ушли, загруженные всякой всячиной, но почти веселые, успокоенные. Надолго ли?
* * *
Я думала об этом визите почти неделю. Потом позвонила приятелю, который отработал следователем почти тридцать лет. Я из личных обстоятельств знаю, что люди порою просто исчезают – без предупреждения и без всякого следа. Но вот наоборот?
– Скажи, Жора, а что, правда, бывает так, что находят на вид психически здоровых людей, которые берутся неизвестно откуда и своего прошлого как бы не помнят или, во всяком случае, о нем не говорят? И если да, то что сними потом бывает?
– Да, – тут же, ничему не удивляясь (и его, и моя работа удивляться постепенно отучает), ответил приятель. – Тут две отчетливые группы. Одна – старики: у них в конечном итоге, как бы они ни выглядели, просто с головой плохо. Их из ментовки в больницу отправляют. Либо потом родственники найдутся, либо в дом престарелых переведут. А вторая группа – это молодежь, даже дети или подростки скорее. Здесь непонятно. Просто идут по улицам или сидят где-то. Иногда в подъездах ночуют. Эти, конечно, в приюты попадают.
– Жора, но кто же они такие? Откуда берутся?
– Ну я-то откуда знаю? – я прямо увидела, как приятель пожал плечами. – Берутся откуда-то. Но сколько я их видал, они такие обычно… ну, некриминальные.
– И потом?..
– Что – потом? Потом живут где-то, с нами… делают что-то… А ты зачем спрашиваешь-то? Нашла кого-то? Или просто «Жука в муравейнике» перечитала?
– Да так просто… Спасибо!
