– А соматически-то вы его обследовали? – спросила я. – Может, это обменное что-то? С этой его едой?
– Сто раз. Каждый год делаем томограмму, сдаем анализы, проверяем еще что-то… Ничего!
– И на это, в отличие от беседы с психологом, он соглашается?
– Да, как ни странно, – мать как будто бы сама удивилась. – Ни разу не отказался.
– Но что же он делает-то целыми днями? Компьютерные игры?
– Нет, он как раз в игры не играет. Читает много. Гуляет, один или сприятелями. Иногда где-то разово подрабатывает в самых разных местах. На даче все лето то и дело ходил по участкам, спрашивал, кому что надо: там много пенсионеров, то одно, то другое… Деньги мне отдавал – копить не умеет. По дому помогает. Иногда просто в окно смотрит. А тут недавно, четыре месяца… я даже не знаю, как сказать…
– Говорите, как есть.
– У нас на лестнице бабушка была, всегда любила с Костей беседовать. И вот у нее инсульт и с головой… Нельзя оставить, надо сидеть, дочь из сил выбивается, наняла сиделку, а бабка ее клюкой по спине, в общем ужас, не дай бог никому. Я рассказала дома, Костя молча встал, спустился по лестнице, позвонил в дверь и говорит дочери: я буду сидеть, пока вы на работе. Женщина обомлела: да как же, мальчик… там лекарства… и памперсы… Он говорит: а посмотрим… Четыре месяца сидел пять раз в неделю, пока бабушка не умерла.
– Костю сюда, – сказала я, а сама подумала: он же к психологам не ходит.
* * *
– Я ваши книжки читал. Сначала для детей, а потом для родителей, – улыбнулся Костя. – Забавные. («Как одноклассники в коррекционной школе? – подумала я.) Потому и пришел. Вы, наверное, думаете: что я такое? Я тоже об этом сто раз думал – вы же понимаете, мне интересно. Я решил так: я – человек будущего. Сейчас уже ведь почти все могут делать машины. Кто-то их будет изобретать, чинить, да. А остальные? Зачем сидеть по пятнадцать лет за партами? Научиться можно и через книги, и через компьютер, если нужно. Вам мама сказала? Я так на пианино научился играть и пейзажи рисовать. Плохо, конечно, для себя. Но мне нравится. А так – уже скоро – все будут просто жить и радовать друг друга: можно сказать – помогать, можно сказать – работать. Еще сажать цветы и деревья. Так будет. Но вы не беспокойтесь, я и сейчас не пропаду. У меня руки, ноги, язык на месте, а работы в мире много: кому-то надо, чтобы его просто выслушали, кому-то – лекарство подать…
* * *
Он приходил и рассказывал. Иногда интересно, ибо, с детства не занятый муравьиностью нашей жизни, он получился очень наблюдательным. Его все пытались «наставить на путь истинный», а я – нет. Он расцветал. Я слушала его наивные разглагольствования и умозаключения, отвечала, рассказывала сама и испытывала некоторую неловкость, потому что исподтишка втиралась к нему в доверие.
Когда решила, что уже достаточно втерлась, спросила:
– Почему ты ходишь делать томограммы и сдавать анализы? Ты – человек будущего, ты решил. Но что-то еще тебе надо для себя объяснить. То, о чем не должны узнать психиатры. Что?
Он посмотрел мне в глаза и решился. Ему было всего пятнадцать, он был сильный и закаленный (всю жизнь шел наперекор течению), но ему хотелось хоть кому-нибудь рассказать.
– Я иногда просыпаюсь или выхожу из дома – и вдруг не помню, кто я и что здесь делаю.
– Когда началось? Как часто? Сколько длится? Помнишь ли в этот момент, как называются предметы вокруг тебя? С годами – чаще или реже?
– Первый раз помню лет в пять. Может, было и раньше. Не часто, раз, два в год. Длится минуту или меньше. Предметы – дерево, дом – помню. Не чаще, закономерности вообще нет, может долго не быть, потом два раза за один месяц. После психушки было три раза почти подряд.
– Еще? Должно быть что-то еще. Думай. В школе?
– Да. Я не всегда понимаю текст. И картинки. Они вдруг становятся как иностранные или с другой планеты. В школе я очень пугался. Теперь привык: просто закрываю книжку, отхожу от экрана, – потом опять всё нормально. Это чаще в начале. Если долго читаешь, такого не бывает.
– Почему не сказал?
– Маленький говорил – не понимали или не верили. А потом – боялся: я же видел, меня все время проверяют – сумасшедший или нет. А от таблеток мне знаете как плохо всегда становилось… Но любопытно все-таки узнать… Может, я однажды все навсегда забуду или упаду и умру…
* * *
– Я не врач, – сказала я матери. – Но очень возможно, что это такие транзиторные нарушения кровообращения, связанные с особенностями работы вегетативной нервной системы. Может быть, где-то даже есть описание этого: синдром Вольта-Графта-Сикорского или что-нибудь в этом роде. Его странное пищевое поведение – видимо, организм ищет возможности компенсации через биохимию. Как с личностью с ним, при таком анамнезе, все очень даже в порядке – я была не права во всех своих предположениях, а вы молодцы, что не ломали. Он по-своему очень ответственный, и его нужно ориентировать на сдельную работу, связанную с общением с людьми. Аттестат за среднюю школу придется на всякий случай купить.
* * *
– Лечить это вряд ли можно, – сказала я Косте. – Во всяком случае, на современном этапе развития нашей отечественной медицины. Но поскольку это всяко связано с нервами и кровью, то возможна профилактика – именно чтобы уменьшить шансы на «забыл, упал и умер». Я думаю, всё то, что обычно рекомендуют для профилактики инфарктов и инсультов: не жрать соленого и острого, дозированная, но регулярная физическая нагрузка, не перегреваться на солнце, гулять, плавать, всё такое – сам можешь в инете посмотреть.
– Мои дети это унаследуют? – серьезно спросил Костя, и я поняла, что для него это действительно важно. Он думает о своих детях.
– Не знаю, – честно ответила я.
– Ладно… – он видимо поколебался и все-таки спросил: – А у вас… вы еще хоть одного такого, как я, лечили? Или, может, когда учились в институте, на лекциях проходили?
– Нет (мне очень хотелось соврать, но это уже была медицинская этика, которую я, в общем-то, стараюсь соблюдать). У себя в кабинете и на лекциях – ни разу. Но, знаешь, – я улыбнулась, – я была в Индии; так вот, мне кажется, что там по ней очень много таких вот «людей будущего» бродит. И раньше бродило… Они туда прямо стекаются со всего мира на «свет с Востока»…
– Ага, спасибо, – Костя приободрился. – Индия, да. Я всегда хотел там побывать.
– Побывай обязательно, – от души посоветовала я. – Тебе там наверняка понравится.
О ранней гениальности
– Нашей дочери 19 лет, и она с нами не пришла, но мы надеемся, что вы нас примете. Это очень важно, потому что ей угрожает смертельная опасность.
Уже не молодые мужчина и женщина, говорящие едва ли не хором и многозначительно переглядывающиеся, показались мне смутно знакомыми. Были у меня раньше? Ребенка, девочку, я вспомнить не сумела.
