– Да, конечно. Моего мужа зовут Игорем, а сына – Сергеем. Игорь всегда много работал, работа для него очень важна, я это знала и считала несомненно правильным для мужчины.
– Кто он по специальности?
– Образование – электрофизик, работает по специальности, что-то они такое достаточно сложное разрабатывают, внедряют, налаживают. Он уходит на работу достаточно поздно (любит поспать) и приходит поздно вечером – около десяти часов. Долго сидит в туалете, потом ест, моется и идет спать под телевизор. Он отдает мне на хозяйство значительную часть своей зарплаты. У него мало (почти нет) претензий, он неприхотлив и консервативен в еде и одежде, предпочитает то, что уже когда-то ел, и то, что носит уже давно. Если я вообще ничего не приготовлю, он сам сварит себе пельмени и будет совершенно этим доволен. Он знает, на какой полке лежат носки, и никогда не попросит сменить белье на кровати – будет спать на грязном, пока я не сменю (проверяла). Но если у него оторвется пуговица и это ему мешает, он легко пришьет ее сам, ему даже не придет в голову обратиться ко мне. Если нужно купить лекарства и ему дать список, он купит. Если попросить меня, сына или мою престарелую маму куда-то отвезти, он отвезет, но сначала поинтересуется, нельзя ли это сделать на такси. Без всякого удовольствия он может сходить в кино. Затащить его в театр почти невозможно. Курорты исключены. Он не против, если я поеду с ним на рыбалку, но там ведет себя точно так же, как дома, а я могу делать все, что мне заблагорассудится. Никаких домашних инициатив он не проявлял никогда, но по конкретной указке способен практически на все «мужское» – прибить полку, прочистить трубу, поменять проводку. Когда я спрашиваю его мнение (раньше я это делала часто, сейчас – почти никогда, не хочу лишний раз заводиться): как ты думаешь, какой стол нам купить на кухню? – он отвечает: какой тебе больше нравится. Если дело касается его самого: какого цвета куртку тебе купить на зиму? – все еще хуже: я предпочел бы остаться в старой, но если это невозможно, то мне все равно. Со мной неизменно вежлив – могу по пальцам пересчитать случаи, когда Игорь повышал голос. Изменений в моей прическе или нарядах не замечает никогда. Если я спрашиваю, отвечает: ты замечательно выглядишь! Порадовать его оригинальной едой, обновкой или любым подарком невозможно. На прямой вопрос: что тебе нужно? – он всегда отвечает: спасибо, ничего! Если я прошу его принять хоть какое-то участие в воспитании сына, он всегда уточняет: «Что ты имеешь в виду конкретно? Что я должен сделать?» Если мне удается уточнить, он в восьмидесяти процентах случаев идет и делает именно это, а в двадцати процентах вежливо отказывается: прости, но этого я делать не буду. Игорь уже давно не проявляет никакой собственной инициативы в плане сексуальных отношений. Но стоит мне хотя бы намекнуть, он немедленно откликается по полной программе. И я никак, никакими способами не могу понять: ему самому это нужно, или это часть его вежливости.
А у меня уже давно сложилось отчетливое ощущение, что я живу в одной квартире с каким-то крупным, прирученным и, в общем-то, полезным животным – например, с лошадью. На ней можно ездить, что-то возить, она незаменима при вспашке поля и огорода. За ней можно ухаживать, кормить, чистить скребком, убирать стойло. Она никогда не предъявит хозяину претензий. При наличии желания с лошадью можно поговорить (если не ждать внятного ответа), приласкаться, даже как-то поиграть немного (хотя со взрослыми лошадьми это затруднительно, конечно). Ее нельзя сводить в театр, но можно на речку или погулять по полям. Но нет никаких, абсолютно никаких шансов, что однажды лошадь скажет человеку: ну что, хозяин, мне кажется, пора уже пахать! Что ты себе думаешь? Давай-ка завтра с утречка и начнем!
Я понимаю, что лошади – отличные животные, красивые и сильные. Но я никогда не хотела завести себе лошадь. А сейчас я вижу, что сын прямо на глазах становится вот ровно таким же – берет носки с той же полки, вежливо здоровается со мной утром и, если ему сказать, всегда принесет картошки или вынесет мусор. Перестал ходить со мной в музеи, театры, хотя раньше любил. Не читает, даже телевизор не смотрит, помыться надо уговаривать. Школа, компьютер…
Я бесконечно устала от всего этого; иногда я просто представляю в красках, как вот я иду и расшибаю себе голову об стенку. И испытываю облегчение. Что мне делать? Я вообще могу здесь что-нибудь сделать?
Я ошиблась. Она хотела не только пожаловаться, но и действительно что-то изменить.
– Может быть, Игорь в принципе не из тех людей, которые проявляют инициативу, креативность?
– Ничего подобного. Он на работе – изобретатель, причем, судя по отзывам коллег, очень эффективный. Он любит «Формулу 1». Недавно они с друзьями сорганизовались и ездили в Сочи на двух машинах – смотреть эту самую «Формулу». Игорь был заводилой всего.
– Приходите вместе с Игорем.
* * *
У меня была гипотеза, что он и не подозревает о ее чувствах. Она расскажет о них ему в моем поле, и что-то изменится. Я опять ошиблась.
Игорь покачал крупной, лохматой головой:
– Я знаю. И мне искренне жаль. Я стараюсь избегать конфликтов. Но я ничего не могу и даже не хочу менять. Я долго жил один и привык обходиться малым в бытовом смысле. Я не могу даже изобразить, что мне есть какое-то дело до способа приготовления котлет, цвета занавесок или рисунка на дверцах раздвижного шкафа. Мне глубоко безразлично даже само их наличие. Если дверца вывалилась, я могу поставить ее на место (а могу и просто прислонить к стенке). Если котлеты не удались, я легко могу поесть пельменей – я их люблю и слежу, чтобы они всегда были в морозилке. Любой музей или спектакль кажется мне выморочным по сравнению с туманом, поднимающимся над рекой утром. В театре я способен только два с половиной часа следить, как поднимается пыль, когда балерины прыгают по сцене, и прикидывать, как устроена схема работы софитов и подъема декораций.
– Зачем вы женились?
– Я влюбился, – улыбка у Игоря была очень обаятельная и какая-то слегка «ретро», так улыбались на иллюстрациях к книгам шестидесятых годов прошлого века. – Анюта как будто ответила мне взаимностью, мы стали близки, и я полагал, что теперь я должен сделать предложение, ведь все совпало… Вы полагаете, я ошибался?
– Не знаю, – честно сказала я. – Но в результате у нее в хозяйстве действительно не муж, а лошадь.
– Лошадь можно просто прогнать, – грустно сказал Игорь и добавил: – Мне жаль.
* * *
– Теперь приходите с сыном, – сказала я Анне.
* * *
Подросток, услышав про лошадь, хохотал как безумный.
– Точно! Точно! Именно лошадь! Иногда мне кажется, что мать отца прямо на уздечке в кино водит!
– У него есть работа, изобретательство. А у тебя?
– Я учусь, на теннис хожу… – неуверенно. Неглуп, понимает.
– Хочешь уметь радоваться шмоткам, кайфной еде, красивому дому, саду, спектаклям, большому миру вообще?
– Да, – твердо. – Хочу.
– Только мать, – также твердо говорю я. – И прямо сейчас. Потом – поздно.
