Именно отсутствием ощущения, что это место принадлежит нам, объясняется неуверенность, которую мы испытываем на таких открытых пространствах. Одни мои знакомые запрещали своему ребенку ходить на детские площадки, потому что там опасно. Часто видишь, как зеленые зоны не украшают квартал, а превращаются в свалки мусора, где никто не хочет задерживаться. Многие комплексы социального жилья проектируются вместе с общественными пространствами, но там часто встречаешь таблички, запрещающие выгул животных или игру в мяч, или существуют правила, требующие, чтобы в одном месте не собиралось больше троих молодых людей. Неудивительно, что подобные места превращаются в территории конфликта, оспариваемые разными бандами или молодежью и властями. Именно в таких зонах вакуума, призванных улучшить среду обитания, но на деле отпугивающих людей, которые не могут их совместно использовать, чаще всего случаются грабежи и поножовщина. В официальных отчетах о лондонских беспорядках 2011 года много внимания уделялось тому, что бесчинствующая молодежь не считает город своим.
Кроме того, ряд мест в городе приватизируют без нашего ведома. В январе 2011 года Лондонская городская корпорация добилась судебного решения о ликвидации палаточного городка протестующих из движения Occupy London, разбитого у северного фасада собора Святого Павла. Судебному разбирательству предшествовали активные споры о том, кому, собственно, принадлежит эта земля. Поначалу многим казалось очевидным, что ее владелец — кафедральный капитул и потому подавать иск о ликвидации — дело настоятеля собора. Сначала священник — преподобный Джайлс Фрейзер — попросил полицию покинуть церковную землю, поскольку он не возражал, чтобы протестующие боролись за свои законные права. Но затем капитул решил, что протестующих нужно изгнать, Фрейзер подал в отставку, а позднее его примеру последовал и настоятель — преподобный Грэм Ноулз. При этом в действительности с правами на землю в городе все намного сложнее.
Когда в ноябре 2011 года я впервые побывал в этом палаточном городке, меня поразила его пестрота и живая, творческая атмосфера. В свое время я написал книгу о соборе Святого Павла и неоднократно бывал в его дворе; сейчас, бродя по лагерю, я заряжался энергией. Меня удивила организованность этого сообщества, царивший в городке порядок: у них была еда и баки для разных видов мусора, рядом музыканты выбивали ритм на бонго и выдували рычащие звуки из длинной трубы диджериду. Возле статуи королевы Анны проповедник-евангелист пророчил грядущий конец света, а поодаль беседовали студенты в масках Гая Фокса. Я видел плакаты с требованием освободить курдского лидера Абдуллу Оджалана, а к колоннам были прикреплены объявления о киносеансах и дискуссиях, агитки, написанные от руки изложения безумных конспирологических теорий. Многие надписи были весьма остроумными — в одной из них двор собора сравнивался с площадью Тахрир.
В палаточном городке движения Occupy London во дворе собора Святого Павла, 2011 год
Был там и так называемый палаточный университет, где с докладами выступали ученые, активисты и другие известные сторонники движения — например, модельер Вивьен Вествуд. Когда я попал в городок впервые, я заглянул в этот университет и послушал доклад на тему «как использовать социальные медиа для создания протестных организаций».
Но когда я решил побродить по окрестностям, зайти на близлежащую площадь Патерностер-сквер, где я бывал множество раз, меня остановили охранники и велели повернуть назад. На этой площади, реконструированной в рамках проекта благоустройства района в 2003 году, расположились офисы крупных фирм, в том числе транснациональных банков Merrill Lynch и Goldman Sachs, а также Лондонская биржа, к которой были обращены протесты. Но я до сих пор не понимаю, почему меня остановили. Поначалу я разозлился — как это меня не пускают на площадь в моем собственном городе, где я имею право ходить куда хочу? Оказалось, что это не так, что площадь — не общественное пространство, а собственность фирмы Mitsubishi Estate Co. Выяснилось, что она не общедоступна и компания может без объяснения причин разрешить мне пройти на площадь или запретить — как ей заблагорассудится.
Приватизация общественных пространств — явление более распространенное, чем я мог себе представить. Речь идет не только об обширных участках городской земли, проданных корпорациями застройщикам, но и об охраняемых поселках, жители которых предпочитают вариться в собственном соку за изгородями под напряжением. Как объясняет архитектор и общественный деятель Анна Минтон,
вопрос о том, кто контролирует дороги и улицы, крайне важен для функционирования города — и это понимали протестующие в Викторианскую эпоху. Сейчас публичных дебатов о продаже улиц не происходит вообще. Вместо этого, по мере того как собственность на британские города переходит обратно в руки частных землевладельцев, это нарушение права общественности на свободный доступ затушевывается запутанными формулировками и техническими деталями самых малопонятных разделов закона о планировании... в дорожном праве существует изречение: «Там, где есть дорога, она всегда должна оставаться». Во многих крупных и малых британских городах этот принцип обычного права втихую подрывается18.
Если публичных пространств становится все меньше, возродить сообщество непросто. Где нам встречаться, если на каждом шагу натыкаешься на камеры наблюдения и охранников в ярких жилетах с рациями? Недавно выступая в лондонском Саутбэнк-центре, специалист по городской социологии Ричард Сеннет, с самого начала поддержавший движение Occupy London, сказал, что угроза общественным пространствам — это одно из самых опасных покушений на наши гражданские права и ему надо сопротивляться всеми средствами. Аудитория аплодировала его призыву «занимать все больше пространств» и «идти туда, где считается, что вам там не место». Лишь утратив общественные пространства, мы осознали их значимость.
Мы стали бояться общих пространств и склонны игнорировать их значение, поэтому они исчезают без единого слова протеста. Мы об этом пожалеем, но будет слишком поздно. Для перезагрузки общества нам нужно определить те публичные пространства, что у нас еще остались, и превратить их в места, которыми захочется пользоваться совместно.
В ходе опроса, проведенного в 2011 году организацией Cooperatives UK, выяснилось: хотя 80% респондентов заявили, что с удовольствием готовы делиться всем, «кроме зубной щетки», степень этой готовности у нынешнего поколения уменьшилась19. Желание делать что-то вместе с другими сохраняется: треть опрошенных заявили, что готовы предоставить свой сад для выращивания овощей, 60% при возможности охотно предоставляли бы места в своем автомобиле (какая была бы экономия ресурсов — сегодня количество пустующих пассажирских мест в автомобилях составляет 38 миллионов в год), а 75% согласны с тем, что такое совместное пользование способствует сохранению окружающей среды. Но это подводит к неизбежному выводу о крайнем несоответствии между желаниями и практикой20. Что же нас останавливает?
